Рыльский Максим Фаддеевич
Шрифт:
15
Рассказом я открыл шестой главы начало О зимнем вечере над карточным столом… Денисовы следы с тех пор легко, бывало, От прочих отличить: он в валенке одном И в сапоге спешил на пруд, и там сверкала Его блесна, иль в сад он уходил потом, Иль, пользуясь иной свободною минутой, В овраг на зайцев шел, причудливо обутый. 16
Усиливалась боль, и не хватало сил Терпеть несчастному: с ногой всё хуже было. Он мазь испробовал, столетник в ход пустил,— Страдания его ничто не облегчило, Не помогла ему и бабка. Убедил Дениса наш Иван (уговорил насилу) Пойти к Рушилову, и лекарь сквирский тот Под наблюдение Каленюка берет. 17
«Ложитесь-ка на стол, под ножик. Ну, дела!» — Прорезать некие хотел Рушилов ходы. Палата номер три прескучная была: Не шевелясь лежи, беря пример с колоды, Как раз когда весна особенно мила И нерест щук идет там, где помельче воды, Как, впрочем, и всегда — у самых берегов… И вот не выдержал: бежал мой рыболов. 18
Вот с острогой [166] в руке на пруд идет, хромая, Денис Исакович. Хоть больно — не беда! Сияет верболоз, и нежно-голубая — «Добро пожаловать» — ему журчит вода, И для него поет на небе птичья стая! Вот место нереста. Да как попасть туда? [167] Но не привык стоять он в размышленье долгом, В пруд ледяной войти своим считая долгом. 166
Острога — рыболовное орудие, нечто вроде железных вил с несколькими зубцами, подобных Нептунову трезубцу.
167
Щуки во время нереста ходят по самому мелководью, подымая волну и то и дело показывая свое перо (плавники); к ним тогда и подбирается рыболов с острогой или ружьем.
19
Еще с Адамовых времен известно нам — Слепая страсть для нас любой беды замена. Денис Исакович во всем виновен сам: Болячку запустил, а результат — гангрена. И к киевским его теперь везут врачам. Две операции, и ногу до колена Врачи на третий раз отрезали ему. Калекой он спешит к хозяйству своему. 20
Раз к потребиловке с утра сошлись крестьяне. На деревяшке был Денис меж них. Купить Им надо было кос (кончался май) заране. И косы выбирать, о них судить-рядить Все важно принялись. Калеке сердце раня, Вдруг кто-то выпалил: «Тебе уж не косить, Денис Исакович!» Собрание смутилось: Слезинка по щеке Дениса покатилась. 21
Красавец, ухажер, работник хоть куда, В руках которого коса сама косила, — Теперь считался он пропащим навсегда, Хотя и сбереглись душа его и сила. Бывает так порой, что горе да беда Калеку обозлят. Напасть не изменила Дениса доброго. Я помню даже — раз Он с прежней лихостью пустился было в пляс. 22
Там, смотришь, и косить он как-то наловчился И умудрялся жать, хоть и с одной ногой. Когда ж делец Рудой мудреную решился Построить мельницу с турбиной водяной — Денис Исакович к нему определился В ночные сторожа: он в тишине ночной Постройку сторожит, а лишь забрезжит — значит, Не спать Денис идет, он на пруде рыбачит. 23
Я помню девятьсот четырнадцатый год… Ох, и ловился же в то лето карп проклятый! С мешочком на боку среди спокойных вод, Как придорожный столб, дедок чудаковатый, Бывало, всё стоит и с места не сойдет, Одним желанием, одной мечтой объятый. И вовсе тот дедок рассудок потерял, Когда он рыбину так в фунтов шесть поймал. 24
С Денисом вместе мы приманку засыпали: Пшеницу (мы ее варили) и горох, Места на берегу мы рядом выбирали. Бывало, воду лишь или прибрежный мох Осветит первый луч, а мы из сизой дали Приходим с братьями: встречает двух иль трех Нас Каленюк Денис. Садимся. «Вот и ладно!» — «Ну что?» — «Да есть один». — «А как велик?» — «Изрядно!» 25
Лазурный, розовый среди зеленых трав, Мой пруд и молодость — далекое былое — И в грозные года (скажу и буду прав) Не только лишь слова, а нечто дорогое. За молодость свою, за вышитый рукав (Он только раз мелькнет) — за это, столь родное, Любую плату б дал, лишь было б чем платить… Но что за счастье — карп? — вы можете спросить. 26
Смеяться можете, — меня Избави боже Читателей моих смешливых уверять, Что чувство рыбака с восторгом жгучим схоже И что восторг его в одном словце — поймать! Но помириться вам придется с фактом всё же: Великолепный карп! Так, фунтиков на пять! Подобных не найти, скитаясь по базарам, Свой дорогой досуг истратите вы даром. 27
Рассветы, лето, пруд, разлитый широко, Из Тулы мастера, с моими земляками Затеявшие бой отчаянный в «очко» В минуты отдыха на дамбе под кустами, В окошке «инженер», зашедший далеко В искусстве бранных слов, — вся эта перед вами Рудого вотчина, вся эта сторона Здесь «новой мельницей» звалась в те времена. 28
Да, у Рудого был сосед — сутяга рьяный, И тяжба между них велась: неясный план Какой-то «геометр» состряпал, видно, пьяный. Пан Янушкевич был прелюбопытный пан,— За версту перед ним седые стариканы Ломали картузы. Один лишь из крестьян Его держал в руках: свидетель этот лживый Не брезговал в судах присягою фальшивой. 29
У Янушкевича бывал обычай крут: В его владениях удить, стрелять — не пробуй, Поймают сторожа и перцу зададут, Иль Янушкевич сам пальнет с холодной злобой В воришку из ружья. Раз к барину на пруд Три паренька пришли с дырявым бреднем, чтобы Страсть сердца своего хоть малость утолить: Линей, да окуней, да карпов наловить. 30
Холодные деньки тогда уж начинались; Зуб на зуб у ребят едва ли попадал, Когда они в воде, как тени, продвигались С сетями… Чей-то крик внезапно зазвучал: «Ага, голубчики! Ну вот вы и попались!» И Янушкевич их по шею в пруд загнал Часа поди на два, стреляя дробью злою… Хворали трое — все; в живых осталось двое.