Первые стали идеологами «демократической» контрреволюции. Вторые – их митинговыми подголосками.

Суть, однако, в другом: в горбачевские годы, в условиях гласности и плюрализма, свои, доморощенные антикоммунисты, получили возможность в полную силу использовать советское радио, телевидение, печать для антикоммунистической пропаганды, превосходя по размеру все зарубежные голоса вместе взятые, – и злобой, и ложью, и цинизмом. Так что их зарубежным духовным собратьям можно было не беспокоиться. Они свое сделали. И в этих условиях вполне объяснимо прекращение глушения зарубежных голосов на Советский Союз.

Такие «уроки» Горбачева окрыляли всю антикоммунистическую нечисть, вдохновляли её на вседозволенность…

Ближайшие соратники Горбачева – Е. К. Лигачев, Н. И. Рыжков и В. И. Воротников, входившие в первую его команду, в своих оценках делают акцент на то, что первые годы перестройки (1985–1987), при всех имевшихся проблемах, допущенных ошибках, поспешно принятых и не всегда оправданных решениях, были позитивными. Не замалчивая просчетов, негативных проявлений, омрачавших советских людей, вызывавших тревогу за последствия горбачевской перестроечной политики, они выходили на общий «плюс» при оценке положения в стране.

Мне представляется, мягко говоря, что ближайшие соратники Горбачева на первом этапе перестройки, довольно долго и крайне терпимо относились к его «новациям», вызывавшим беспокойство и озабоченность у множества людей, да и у них самих.

Складывалось впечатление, что их, каждодневно общавшихся с Горбачевым, тоже «убаюкивали» его многократно повторяемые и вбиваемые в головы людей циничные заявления, что «осуществление преобразований будем проводить только в рамках социализма».

Традиционно сложилось так, что ближайшее окружение первых лиц в КПСС и в советском государстве слишком долго мирилось с волюнтаризмом и прожектерством Хрущева, затем – с «самодовольным оптимизмом» Брежнева, и, наконец, – со многими спонтанными, необдуманными, необоснованными и неподготовленными, сомнительными лозунгами и действиями Горбачева. Неужели история, предшествующий опыт ничему не научили?

Даже судя по дневнику В. И. Воротникова, весьма откровенному и объективному, видно, какие серьезные раздумья, недоумения, сомнения и тревоги вызывал у него горбачевский курс, его лозунги и действия в 1985 и в 1986 годах, которые омрачали многих в партии и в целом в стране.

Читаем дальше в дневнике В. И. Воротникова: «Процесс перестройки после январского (1987 года) Пленума ЦК в руководстве, в партии, в обществе стал восприниматься неоднозначно. Терпение и выдержка в оценке ими Горбачева и Яковлева, мешали объективно высказать правду, боясь оказаться в числе „консерваторов“. Это была обманчивая тенденция, таившая в себе непредсказуемые последствия».

Вот она истина! Как же можно было несколькими строками выше утверждать, что «в 1987 году стал ускоряться процесс демократизации, люди стали раскованнее».

А ведь и ранее Виталий Иванович с тревогой писал об антисоциалистических настроениях на съезде кинематографистов, о националистических выступлениях в Прибалтике, в Литве в особенности, да и в Эстонии, о множестве омерзительных публикаций в СМИ, и сюжетов в теле– и радиопередачах, поносивших все этапы советской истории, включая Великую Октябрьскую социалистическую революцию, и т. д. Всё это – «плоды» процесса «демократизации» «раскованных людей», действия нового, главного идеолога партии А. Н. Яковлева, который всё чаще подбрасывал Горбачеву праворадикальные идеи, которые тот сразу озвучивал и давал им «зеленую улицу», толкая перестройку в тупик.

Эта противоречивая и непоследовательная критика с оговорками очень часто встречается также у Е. К. Лигачева. Он пишет:

«Обращаю внимание читателя, что А. А. Яковлев в своей книге „Обвал“ утверждает, что он уже в 1987 году понял, что „от марксизма надо отказаться“».

Выходит, А. Н. Яковлев знал, что он делал тогда, практически с первых дней своей работы в ЦК КПСС сначала в должности заведующего идеологическим Отделом ЦК, а затем секретаря ЦК и члена Политбюро. А члены Политбюро, работавшие рядом с ним, не замечали, не видели или не понимали, куда ведет КПСС и советскую страну насаждаемая им идеология? Всё та же необъяснимая терпимость, основательно смахивающая на беспринципность и благодушие.

Размышляя о ситуации, складывающейся с разрушительной антисоциалистической деятельностью СМИ, прикрывавшихся идеями гласности и плюрализма, Е. К. Лигачев пишет:

«Уже тогда было видно, что гласность и демократию радикалы стремятся использовать в целях нагнетания общественной напряженности, дезориентации массового сознания, дестабилизации государства.

Острота радикальных публикаций все чаще переходила в разнузданность. Трудно припомнить такие заседания Политбюро, на которых стихийно не возникали бы вопросы по СМИ. Их поднимали практически все члены Политбюро, особенно Рыжков, Крючков, Лукьянов и секретари ЦК, за исключением Яковлева и Медведева. В ЦК потоком шли письма людей, возмущенных публикациями, оскорблявшими нашу партию, армию, ветеранов…

На такие письма нельзя было не реагировать. Нередко возмущался некоторыми статьями и телепередачами и сам Горбачев. Но каждый раз это была „буря в стакане воды“. Всё кончалось словопрениями – без принятия каких бы то ни было решений. Правда, порой, Политбюро поручало Медведеву „разобраться“, однако судьба этих поручений была неизвестна, никто потом не вспоминал о них. Медведев об исполнении не докладывал. Думаю, более того – не сомневаюсь, что такая политика была хорошо известна „капитанам“ праворадикальной прессы, она их „вдохновляла“.