Сразу поехать домой не решилась. Позвонила Зорькину, выяснила, что тот дома, и отправилась к нему. И выложила всё почти с порога. Колька глаза вытаращил, задышал часто, как рыба, на берег выброшенная, и предпринял попытку схватиться за сердце, но был остановлен Катиным строгим взглядом.

– Не время, Коля, - шикнула она на него. В комнату друга вошла, на диван села и сидела так несколько минут, не желая разговаривать. У неё больше не было слов, мыслей, сил. Она не знала, что делать и к чему готовиться. Чем всё закончится? А если не справится, придётся рассказывать всё родителям, смотреть им в глаза, и тоже жалость видеть, а ещё разочарование.

Зорькин заставил её выпить чаю, а сам всё печенье съел, всухомятку, грыз и слушал Катю, которая ему всё в подробностях рассказывала. А когда она замолчала, крякнул, совсем как её отец, когда в неловкое положение попадал, и проговорил:

– Чёрт, вот мы с тобой вляпались, Пушкарёва.

Катя кивнула, соглашаясь. На самом деле вляпались.

Вечером, из дома, ещё Зорькину позвонила.

– Завтра вместе в "Зималетто" пойдём.

– Зачем это?
– перепугался он.

– Так надо. Подготовь все документы по "НикаМоде", Пал Олегыч должен знать всё. Он должен понять, что это всё во благо "Зималетто" было сделано. И мы с тобой никакие выгоды не преследуем.

Коля вздохнул в трубку, совершенно несчастно.

– Конечно, мы не преследуем. Мы ведь альтруисты. Мы только всем вокруг помогаем, подставляя свои головы под удар.

– Коля, - взмолилась Пушкарёва.
– Давай не сейчас, пожалуйста.

Катя телефон отключила, потом протянула руку, и светильник над головой выключила. Комната погрузилась во тьму, а за дверью послышались шаги. В комнату заглянул отец.

– Катерин, ты спать, что ли, собралась? Рано вроде.

Она осторожно втянула в себя воздух, с силами собралась и тогда уже ответила:

– Голова болит, папа. Я ложусь.

– Ну, смотри. Спокойной ночи.

– Спокойной, папа.

Отец дверь закрыл, а Катя на подушку упала. Натянула на себя одеяло. Вроде и не замёрзла, а всё равно дрожала. А когда телефон зазвонил, только в этот момент поняла, что до сих пор в руке его держит. Колебалась, прежде чем ответить, а когда глухой, до ужаса усталый голос Андрея услышала, губу закусила. Ничего сказать не могла.

– Ты успокоилась хоть немного?

– Нет. И ты не должен мне звонить.

– Да я вообще многого не должен. Кать, ты не надо так переживать, это же я виноват. Я тебя попросил...

– А я согласилась. Так что, виноваты оба.

– Ты плачешь, что ли?

– Нет.

– Ты плачешь, - расстроился он, когда услышал, как у неё голос дрогнул.

– Сейчас уже плачь не плачь, а ничего не изменишь.

– О чём с тобой отец говорил? Я запретил ему, а он всё равно...

Катя даже одеяло с себя скинула, потому что вдруг жар накатил, а всё от волнения.

– Ты ему запретил? Как ты ему мог запретить? Андрей, что ты сказал?

Он явственно замялся, чем Катю ещё сильнее напугал.

– Андрей.

– Ничего не сказал. Я ничего не сказал!
– выдохнул он в трубку, зло, отчаянно, а Катя рот себе зажала, чтобы он не услышал сорвавшееся с её губ рыдание. Только когда комок, вставший в горле, сумела проглотить, поморщилась от неожиданно появившейся горечи во рту, и сказала:

– Это хорошо. Никто ничего не должен знать. Ты слышишь меня?

Он помолчал секунду или две. Потом вздохнул в трубку. Все вокруг сегодня вздыхали.

– Чёрт, это я виноват. Это я виноват, я дотянул, я... Ни о чём не думал.

– Ты думал, Андрюш.
– Катя на спину перевернулась, и глаза рукой закрыла.
– Ты думал о "Зималетто". С самого начала.

Жданов насторожился.

– Что ты имеешь в виду?

– Да ничего.
– Рука опустилась, устало, а Катя в темноту уставилась.
– Ничего. Завтра я приду... с Зорькиным. Пал Олегыч хочет всё знать, я введу его в курс дел.

– Да, надо... Кать, а я больше не президент.

Она на самом деле почувствовала удивление. Такого поворота событий можно было ждать, но так быстро... "Пал Олегыч и раньше не горел желанием его президентом видеть, а уж после такого...", всплыли в памяти слова Юлианы. Что же это происходит? Они столько месяцев строили, старались, поддерживали затухающий огонь, а рушится всё в один момент, как карточный домик. Всё напрасно. Все усилия, все жертвы... При мысли о жертвах, как-то особенно горько стало. Всё зря, Андрюш.