Зал огласился восторженными возгласами. Слушатели стучали ногами и кричали, кидали в воздух шапки. Дуглас, дождавшись тишины, перешел на более спокойный тон. Он говорил о значении конституционного правительства, о том, чего сможет добиться эксплуатируемый народ, если он будет держаться вместе, и что все они потеряют, ведя распри между собой.

— Рабовладельцы с присущим им коварством подстрекают белых трудящихся на враждебные поступки против негров и, таким образом, превращают белого бедняка в такого же раба. Разница заключается лишь в том, что черный раб принадлежит одному хозяину, а белый — всем хозяевам вместе. И того и другого обирают одни и те же грабители.

Когда собрание окончилось, Джек попытался пройти вперед, чтобы задать несколько вопросов этому удивительному оратору, но ему никак не удавалось пробиться сквозь напиравшую толпу. В конце концов Джек сдался и возвратился в гостиницу. А на другой день ему сказали, что аболиционисты уехали в Бостон. Томас Дорр лишился народной поддержки. Когда, наконец, приняли новую конституцию штата Род-Айленд, оговорка, относящаяся к белому населению, была из нее вычеркнута.

Гарриет Тамбен (1820–1913).

Соджериер Трузс.

Люси Стоун.

Лукреция Мотт (1793–1880).

Сюзен Антони (1820–1906).

Гарриет Бичер-Стоу (1802–1886).

Авраам Линкольн (1809–1865).

Джек Хейли вернулся в Вашингтон и вручил редактору газеты, где он служил, свой отчет о «мятеже». Редактор перечеркнул большую часть отчета «заявил, что они только зря потратили деньги на эту сумасбродную поездку.

В отличие от него Гамалиель Бэйли — редактор «Нэшнл-ира», внимательно прочел мелко исписанные листки, которые Джек положил на его стол. Сейчас материал этот действительно нельзя было поместить в газете, но Бэйли обвел кружком имя «Фредерик Дуглас» и спрятал отчет в особую папку, чтобы использовать его в дальнейшем.

Джек Хейли застал миссис Ройял и Эмилию в их домашней типографии, за работой. Эмилия смертельно побледнела, услышав его рассказ. Миссис Ройял даже уронила на землю верстатку и в испуге взглянула па свою помощницу.

— Она больна!

Но Эмилия отрицательно повела головой. Прислонившись к столу, она пыталась заговорить; бледное лицо ее постепенно освещалось радостью, в голубых глазах заиграли яркие огоньки.

— Вы говорите, что его зовут Фредерик, не правда ли? А сколько ему лет, по-вашему?

— Что такое? — спросила миссис Ройял.

— Сколько лет? — переспросил Джек.

— Ну да! — нетерпеливо отвечала Эмилия. — Тому человеку… Рабу, о котором вы рассказывали… Я совершенно уверена, что знаю его!

— Ох, боже мой, Эмилия! Эго невозможно! — нахмурившись, сказал Джек, а миссис Ройял насмешливо фыркнула.

— Опишите мне его, Джек, — настаивала Эмилия, — опишите очень подробно.

Пока Джек без особой охоты выполнял эту просьбу, Эмилия утвердительно кивала головой. Но Джеку все это казалось пустой тратой времени.

— Не могло быть в ваших краях такого необыкновенного раба. Мы бы, конечно, услышали о нем! — сказал он в заключение.

Эмилия только усмехнулась.

— Я помню, как он шагал в тот день по дороге; пыль вздымалась столбом! Тогда он был совсем еще мальчик. Теперь стал мужчиной. Но это он, я уверена.

И Эмилия поведала о том памятном утре, когда, высунувшись из окна своего чердака, она увидала, как молоденький невольник бросил вызов объездчику рабов; как он одним пинком заставил надсмотрщика со стоном отлететь в сторону; как он повалил на землю своего хозяина. Она рассказывала об этом впервые в жизни, но рассказывала очень хорошо.

— Его звали Фредерик — он был такого же цвета, у него были такие же сильные, широкие плечи и крупная голова.

— Но этот человек выглядит старше и потом ведь он образован! Если бы вы только слышали его!

Эмилия улыбнулась.

— Я узнала позже, что даже тогда он уже умел читать и писать. Он помогал мистеру Коуви вести счета.

— И все же это невероятно! Не может этот человек быть с восточного побережья Мэриленда! — изумленно оказал Джек.

— Молодой человек, — назидательно заметила миссис Ройял, — когда вы доживете до моего возраста, то узнаете, что именно невероятные вещи делают жизнь замечательной.

А Эмилия добавила:

— Не может быть на свете двух таких Фредериков!