Многие люди вместе с Джеком отказались бы поверить истории, рассказанной Эмилией. С течением времени Массачусетское общество борьбы с рабством оказалось перед сложной дилеммой. Комитет общества знал все факты, касающиеся Фредерика, и принимал все меры для его безопасности: название штата и округа, откуда он был родом, имя его хозяина и прочие подробности, которые могли бы привести к поимке Фредерика, тщательно скрывались от публики. Даже при этих условиях аболиционисты все время были начеку. Однако многочисленные слушатели, собиравшиеся на выступления Фредерика, начали поговаривать, что этот человек ие может быть «беглым рабом».

Первые три-четыре месяца речи Фредерика почти полностью сводились к воспоминаниям о его жизни в неволе.

— Давайте нам только факты, — говорил ему секретарь общества Коллинс. — О философии мы сами позаботимся.

— Расскажите свою историю, Фредерик, — шептал ему Гаррисон, когда его подопечный поднимался, чтобы выйти на платформу.

И Фредерик, преданно улыбнувшись учителю, старался точно выполнить его наказ.

Но Фредерик мужал и набирался знаний. Перед ним широко распахнулись двери библиотек, принадлежавших ученым людям. У Теодора Паркера было шестнадцать тысяч томов; библиотека занимала весь третий этаж его дома.

— Приходите в любое время, Фредерик. Книги, мой мальчик, пишутся для того, чтобы их читали.

И Фредерик упивался Томасом Джефферсоном, Карлейлем, Эдмундом Берком, Томасом Пейном, Джоном Квинси Адамсом, Джонатаном Свифтом, Уильямом Годвином. Книги пьянили его как вино; шатаясь, с красными глазами, брел он поздно вечером домой и валился на кровать. Он углублялся в чтение бесчисленных газет, которые Гаррисон выписывал для редакции «Либерейтора» со всех концов страны; он постоянно бывал на выступлениях крупнейших ораторов того времени— Уэнделла Филиппса, Чарльза Редмонда, Теодора Паркера и других. Нередко, жуя сэндвич, он слушал, как читает свои стихи Джон Уиттьер. За Гаррисоном молодой беглец следовал неотступно, жадно впитывая в себя каждое его слово, черпая из источника его мудрости, ловя каждую интонацию любимого голоса.

Речи Фредерика становились все примечательнее по своему содержанию, логике и манере изложения.

— Фредерик, если так пойдет дальше, люди перестанут верить, что вы были когда-либо рабом, — предупреждал Коллинс.

Но Гаррисон решительно сказал:

— Оставьте его в покое!

На севере и западе страны нарастала расовая вражда белых к неграм. Хулиганье выгнало восьмерых негров из Портсмута в штате Огайо. В течение трех дней шайка головорезов держала в своих руках власть в Цинциннати, она изгнала из города всех свободных негров. Беззащитные негры подвергались нападениям в собственных жилищах, и многие из них спасались бегством из города. В 1839 году, во время расистского погрома в Питсбурге, был почти полностью сожжен и разрушен негритянский квартал города. В Филадельфии три белые женщины насмерть забили камнями негритянку. Из-за жестокой экономической депрессии, охватившей этот город, многие белые жители оказались без работы и винили в этом негров. Толпа безработных сожгла только что выстроенный Африкан-холл, негритянскую церковь, негров избивали на улицах. Пришлось в помощь полиции, безуспешно пытавшейся навести в городе порядок, вызвать войска штата.

Темпераментного Гаррисона не удовлетворяла программа Американского общества борьбы с рабством. Члены общества усердно трудились, чтобы добиться немедленного уничтожения рабства, но Гаррисону их деятельность казалась недостаточно энергичной. Они не желали признать за женщинами равные с мужчинами права в этой работе, не смели критиковать двусмысленную позицию церковников в вопросе о рабстве. После филадельфийских волнений Гаррисон и его приверженцы решили взять в свои руки деятельность Общества борьбы с рабством. На съезде, состоявшемся в следующем году, старания их увенчались успехом. Лукреция Мотт,

Лидия Чайльд и Мари Чэпмен — давние и активные участницы движения против рабства, были избраны в исполнительный комитет общества. В результате часть делегатов покинула съезд, заявив, что отныне аболиционизм фактически поглощен женским движением за равноправие. Это не помешало, однако, съезду открыть очень широкую кампанию, для завершения которой потребовалось полгода. Исполнительный комитет разработал планы проведения в разных районах страны сотни собраний и конференций и предписал Фредерику Дугласу объехать штаты Нью-Йорк, Пенсильванию, Огайо и Индиану.

Первое собрание произошло в Миддлбери. В этом городке аболиционисты натолкнулись на яростное противодействие жителей. Штат Вермонт гордился тем, что в его пределах «и один раб еще не был выдан своему хозяину, однако в множестве городков и поселков люди не желали, чтобы их замешивали в «агитацию».

Это сопротивление, в известной мере характерное для Вермонта — «штата зеленых гор», как его называли, — оказалось, к несчастью, еще более характерным для Нью-Йорка — следующего штата, указанного в маршруте Дугласа. Вдоль всего канала Ири, от Олбани до Буффало Фредерик встречал апатию, безразличие, а порой и сталкивался с хулиганскими выходками. Сиракузы отказались предоставить помещения для митингов; аболиционистов не пускали ни в церкви, ни на площади, ни в общественные здания. Мистер Стефан Смит, в доме которого разместились аболиционисты, едва не заболел от огорчения. Фредерик стоял у окна, устремив взгляд на раскинувшийся недалеко от дома парк с молодыми деревцами.

— Не беспокойтесь, мой друг, — сказал он грустному хозяину, — мы все же проведем наш митинг.

На следующее утро Фредерик облюбовал себе место под деревом в юго-восточном уголке парка и обратился с речью к аудитории, состоявшей из пяти прохожих. После полудня его слушало уже не менее пятисот человек. Вечером ему нанесли визит представители церкви индепендентов и предложили воспользоваться старым деревянным зданием, которое раньше занимала церковь. Здесь съезд аболиционистов продолжался три дня.