Они не могли поверить, что он действительно придет. Но ведь они не знали Фредерика Дугласа.

В назначенный вечер салон рано заполнился пассажирами. Мало кто из дам отважился побывать на нижней палубе, и теперь цветные оборки и пушистые локоны трепетали, пока их возбужденные обладательницы поудобнее устраивались на мягких диванах. Точно в указанный час в дверях появилась внушительная фигура. По знаку капитана, вставшего со своего стула, Дуглас направился к приготовленному для него месту.

Тут-то и началось. К упоминавшимся уж трем молодым людям присоединились еще двое; теперь их стало пять. При появлении Дугласа двое, находившиеся в салоле, вскочили и сейчас же в комнату вбежали остальные, которые ждали этого знака на палубе.

— Заткни ему глотку!

— Хватай черномазого!

— Бросай его за борт!

Дамы завизжали, мужчины повскакали с мест, однако Дуглас стоял неподвижно и ожидал приближения противников. Может быть, он был готов к чему-либо подобному. Во всяком случае, лицо его не изменилось. Шум и смятение нарастали, ибо хулиганы с проклятьями и руганью обрушивались на всех, кто пытался им помешать. Но они не подумали о капитане. Громовым голосом старый британец отдал какой-то приказ. Немедленно в салон вбежали матросы. И не успели заносчивые южане опомниться, как их схватили дюжие британские моряки; крепко держа барахтающихся молодчиков, они ждали дальнейших приказаний капитана.

Капитан Джадкинс был вне себя. Он свирепо уставился на совершенно ошеломленных этим поворотом событий драчунов, которые бессвязно пытались выразить ему свое неудовольствие. Но капитан предпочитал оставить без внимания все, кроме одного очевидного факта:

— Надеть на этих пьяных молокососов кандалы, пока они не протрезвятся! — И капитан отвернулся от них, предоставив опытной команде выполнение приказа.

Луизианец побелел. Он тупо озирался вокруг, ожидая, что пассажиры возмущенно вступятся за арестованных. Но этого не произошло. Лица вертелись словно в каком-то бреду перед его глазами, когда он, спотыкаясь, выходил с матросами из салона. Позже он услышал доносившиеся с верхней палубы аплодисменты.

На следующий день показалась земля. Серая дымка между небом и океаном стала зеленой, превратилась в очертания берега. Человек, стоявший на палубе возле Фредерика, крепко сжал поручни пальцами с обломанными ногтями.

— Ирландия, — еле слышно произнес он, и в голосе его была боль и страстная тоска.

В эту ночь Фредерик не спал. Он провел ее вместе с другими пассажирами, не уходившими с палубы. Сбившись в кучку, они разговаривали вполголоса, ловили глазами вдруг вспыхнувшие вдали огоньки, напрягали слух, пытаясь услышать что-нибудь. Некоторые из этих людей потерпели неудачу в ошеломляющем Новом Свете и теперь возвращались на родину. Другим повезло больше и теперь они ехали за своими родителями, женами, детьми.

У Фредерика было иное. Он переплыл океан! Он переплыл небо! Америка, и все, что с ней связано, осталось далеко позади. Как-то примет Европа темнокожего беглеца из страны рабства?

Корабль вошел в Ливерпульский порт, однако какие-то формальности помешали пассажирам немедленно сойти на берег. Ни Балтимор, ни Нью-Бедфорд, ни даже Нью-Йорк не шли в сравнение с Ливерпулем. Этот город быстро разрастался, превращаясь в какого-то чудовищного паука английской торговли, протягивая свои цепкие щупальца в самые дальние уголки земного шара, собирая в свою паутину все богатства, которые дает человеку земля в самых далеких уголках света.

Выросший на узкой полоске земли близ устья реки Мерсей, которая постоянно очищалась от наносов ила морским прибоем, Ливерпуль служил некогда спокойной гаванью для рыболовецких судов, регулярно возивших товары в Ирландию. Моряки средневековья не уделяли особого внимания песчаным холмам, возвышавшимся над болотистым берегом. Потом река Ди, в которую входили океанские суда, покрылась илом. Тем временем стала развиваться торговля с Америкой и выяснилось, что Ливерпуль расположен чрезвычайно удобно и может сыграть большую роль в новых условиях. Часть речной заводи была приспособлена для плавучих доков, заболоченные места высушены и засыпаны грунтом, в холмистом песчанике без труда проложили железнодорожные тоннели. Британская империя расширялась.

Теперь в порту сновали разнообразные торговые суда, груженные железом и солью, строительным лесом и углем, зерном, шелками, шерстью, табаком и, чаще всего, необработанным хлопком из Америки.

Фредерик видел, как разгружали хлопок и высокими кипами укладывали его на пристани. Он знал, что хлопок этот предназначен для ланкаширских ткачей. А знают ли эти ткачи, как его сеют, выращивают и собирают?

Совершенно неожиданно в городе стало известно о существовании Фредерика Дугласа.

Молодые южане, которым столь невежливо помешали осуществить задуманную расправу с Фредериком, по прибытии в Ливерпуль отправились в полицию, требуя ареста «беглого раба» и капитана Джадкинса. Они, однако, не были подготовлены к невозмутимости британского правосудия. Все же, ничуть не сомневаясь в исходе дела, американцы побывали в редакциях газет, везде они подробно рассказывали о «возмутительном обращении» с ними на корабле, обвиняли капитана и всю его команду и ругали как могли дерзкого подстрекателя этого «преступления против общества».

Нелегко пробудить любопытство англичан. Но и пресса и городские власти были задеты выражениями молодых джентльменов. Поведение наглых американцев им не понравилось. Представители полиции и газет навестили капитана Джадкинса. Кратко, энергично и недвусмысленно изложил он суть дела. Полиция осведомилась, не желает ли он, чтобы этих молодчиков посадили в тюрьму. Капитан хладнокровно обдумал это предложение и решил, что эти субъекты его, пожалуй, не интересуют. Он, безусловно, поведет свою супругу послушать черного американца: это доставит ей очень большое удовольствие. «А теперь, если у инспектора больше нет вопросов, разрешите откланяться — миссис Джадкинс ждет», — и капитан торопливо зашагал прочь своей раскачивающейся морской походкой, а репортеры решили, что им надо побывать у «черного американца».