Именно в этом государстве власть его считала своим назначением — защитить свой народ от воздействия зла и провести его через земную жизнь так, чтобы как можно больше людей могли стать достойными жизни вечной в Царствии Божием.

Интересно, что именно такая власть, целью своей считающая спасение душ подданных, власть государственно жесткая, не балующаяся на западный манер с «гражданскими свободами», была чрезвычайно деликатна и даже мягка в духовном отношении к вновь присоединяемым подданным.

Да, к уже обращенным в православие, русским, а таковым считался любой, перешедший в Православие, русская власть бывала сурова за отступление. Непримирима была к ересям. Но и то административные кары за формальные уклонения от Православия, как, например, за старообрядчество, были назначены тогда, когда сама власть стала уклоняться от православной симфонии Государства и Церкви — единственно приемлемого для Православного сознания сочетания. Так, в 1685 году прозападническим правительством князя Василия Голицына в регентство царевны Софьи — по прямому совету иезуитов — были изданы пресловутые «Двенадцать статей» против раскольников — одно из самых безжалостных узаконений в русской карательной практике.

Практически протестантское по духовной сути правительство Петра I и последующих «не слишком многих» царей, а больше «цариц», вплоть до Павла I, — а может быть и далее, — запретив обличение лжи католичества и лютеранства, жестоко преследовало далеко не худших русских людей, предпочитавших, пусть даже по недомыслию, двуперстное знамение трехперстному.

Парадокс, поражавший еще Константина Леонтьева уже в XIX веке. Да, была цензура. Но спокойно печатаются марксистские и любые революционные — поистине мракобесные книги. Это, видите ли, «экономическая» литература, и по-прежнему «отцеживают комара» в борьбе с тем же старообрядчеством, которое по человеческим качествам своих носителей могло быть опорой Империи. А так создали у старообрядцев такой рефлекс против власти, что русские миллионеры-старообрядцы жертвовали в последнее царствование на революцию чуть ли не больше, чем пресловутый Яков Шифф [25] и его духовные родственники. Это говорит, конечно, о глубоких отклонениях, в конечном итоге, в душах самих старообрядцев, но не снимает ответственности с власти.

Но эта суровость, возвращаясь к нашей теме, была, как всегда в России, к своим, русским. Кому много дано, с тех много и спрашивается. И никогда жесткую руку Москвы не испытывали на себе ни мусульмане, ни буддисты, ни шаманисты Сибири. Да, была проповедь Православия, и часто успешная. Но никакого духовного насилия. За этим строго следили все русские Цари начиная с Ивана Грозного.

И принимали в службу, и щедро награждали за нее тех же буддистов и мусульман, не требуя смены веры. О понятном единственном исключении мы здесь говорить не будем. Sapienti sat.

А так даже в ордене Святого Георгия для иноверцев всадника, пронзающего змия, заменили на государственного орла, чтобы не задевать религиозные чувства награжденных. Иной раз это вызывало обратную реакцию. В германскую войну отчаянные рубаки Дикой дивизии — элита горских кавказских племен — жаловались бывало Великому Князю Михаилу Александровичу, -любимому командиру своему: «Зачэм крэст с птицей? С джигитом хачу!»

Так было и в Сибири

В полной мере эта забота центральной власти о душах и телах новых подданных сказалась и при присоединении Сибири к России. Почему так мгновенно и безболезненно оно происходило? Вслед за первопроходцами сразу двигались царские воеводы, строго следившие, чтобы никакой обиды не чинили новым подданным Русского Царства.

Недаром противодействие миграции русских было столь ничтожно. Конфликты с русскими, если они и возникали на первых порах, например у бурят или якутов, быстро улаживались и не имели тяжелых последствий в виде национальной розни. Единственным практическим следствием русского присутствия для аборигенов стал ясак (уплата одного-двух соболей в год), который инородцы понимали как подарок — дань вежливости «Белому Царю». При огромных пушных ресурсах Сибири дань была ничтожна, в то же время, попав в списки «ясашных» инородцев, местный житель получал от центрального правительства твердые гарантии защиты жизни и имущества.

Где, в какой стране, скажите мне, были законы, чтобы ни один инородец не мог быть приговорен к смерти, кроме как по личному царскому решению? Каждый якут, тунгус, бурят, обвиненный в преступлении, имел право — и это право строго соблюдалось! — требовать доставки пред ясны царевы очи.

Никакой воевода не имел права казнить «ясашного» инородца: при любых преступлениях дело посылалось на рассмотрение в Москву, а Москва смертных приговоров аборигенам никогда не утверждала. Известен характерный случай. Некий бурятский лама, попытавшийся поднять восстание с целью изгнать всех русских и передать Забайкалье маньчжурам, был отправлен как «ясашный» инородец в Москву, где его, естественно, помиловали. Это вам не «цивилизованные» Соединенные Штаты, где за скальп индейской женщины или ребенка «храброму» американскому солдату давали награду.

В дикой России за это однозначно полагалась бы смертная казнь.

Не со времен ли короля Артура?

Впрочем, что там индейцы! Англосаксонскому кальвинизму — смертоносной смеси манихейства и талмудизма — по внутренней природе свойственно безжалостное отношение к народам и нациям, по мнению его адептов, не предназначенных ко Спасению, а потому достойных тотального истребления {46} , [26] если мешаться будут. И истребляли. Отнюдь не называя соответствующие мероприятия холокостом или хотя бы геноцидом. Так, в цивилизованном XIX веке несущие культуру и просвещение всему миру любимые русской интеллигенцией англичане выморили голодом «после неслыханной в христианской истории экспроприации земли и сгона с нее исконного населения» 2 миллиона ирландцев {47} , отнюдь не индейцев или негров, а природных кельтов.