Шрифт:
— Который, княжич?
— Вон тот, старик!
Прастен засмеялся.
— А, ты заметил этого старого пса! Он был старейшиной племени. Я взял его в бою. Он мой, как воинская добыча. Хочешь посмеяться, княжич?
И, не дожидаясь ответа Владимира, Прастен крикнул:
— Эй ты, старый печенежский пёс!
Невольники вздрогнули от этого оклика и перестали работать. Услышав голос своего властелина, рабы испуганно смотрели на Прастена, только один старый печенег стоял, выпрямившись и скрестив на груди руки.
— Тебе я говорю или нет, — воскликнул Прастен, — подойди сюда и принеси кнут, которым погоняют волов.
Старый печенег, не торопясь, взял кнут, подошёл к Прастену.
— Дай сюда! — крикнул Зыбатин отец. — Когда нужно говорить с такими собаками, кнут должен быть всегда в руках. Если вы видите кнут, становитесь понятливее. Ну! Что я тебе сказал!
Старик пленник бросил кнут к ногам Прастена и замер перед ним в своей презрительной позе.
Вся его фигура, лицо выражали презрение к своему властелину.
— Батюшка, — склонился к отцу Зыбата, — ради меня оставь его, не бей!
— Прочь, мальчишка! — не своим голосом заревел Прастен. — С каких пор это повелось, что сыновья учат отцов?
— Я, батюшка, не учу тебя, а только прошу...
— Молчать! А ты, негодная собака, — обратился, засверкав глазами, Прастен к печенегу, — всё ещё думаешь о своих степях! Тебе всё ещё снится свобода... Забудь, проклятый, о ней. Я господин твоей жизни и, когда захочу, убью тебя!
— Ну так что же, — гордо тряхнул головой, печенег, — убивай! Или ты думаешь, что я боюсь смерти? Тебя не боюсь, а смерти и подавно.
— Ого, как заговорил негодник, — весь дрожа от гнева, закричал Прастен, — слышишь, княжич, как теперь рассуждают презренные рабы! Но я тебя научу повиноваться, ты будешь делать то, что угодно мне.
— Я никогда не отказывался исполнять твою волю, — твёрдо произнёс старик. — Боги ввергли меня в несчастье, они не дали мне смерти, не даровали мне и такого наслаждения, как убить тебя. И вот я твой раб и ты волен надо мною.
— И я тебе докажу, что я господин твой!
— Приказывай.
— Пляши! Сейчас пляши, как скоморох, перед нами.
Это приказание Прастена поразило всех. Не такая была минута, чтобы потешаться.
— Ты был вождём в своём племени, — заговорил Прастен, — твоему слову повиновались сотни твоих воинов, но вот теперь я посмотрю, как повинуешься ты! Пляши!
— Оставь его, Прастен, — вступился Владимир.
— Молчи, княжич, — сверкнул тот глазами, — и ты ещё молод, чтобы приказывать мне. Твой отец не делает этого...
— Я прошу только...
— А я не могу исполнить твоей просьбы... Пляши, пёс!
Старый печенег с мгновение помолчал, потом решительно произнёс:
— Не буду!
— Не будешь, — заревел Прастен, — не будешь?
— Не буду... Убей меня, а не буду...
— Тебя убить! Нет, ты не умрёшь... Я тебя научу покорности... вот тебе!
Кнут со свистом взвился и опустился на старика; багровый рубец появился на его лице.
Печенег не дрогнул, не попятился даже, ни стона, ни крика не вырвалось из его груди. Гордый и непоколебимый стоял он пред своим господином.
— Пляши! — опять закричал Прастен.
И опять последовал прежний решительный ответ:
— Не буду!
Бич засвистал в воздухе. Удары, один другого сильнее, посыпались на несчастного. Пятеро остальных невольников в ужасе сбились в кучу и, дрожа от страха, смотрели на избиение своего товарища. Ярость Прастена всё распалялась. Ударом кулака он свалил несчастного с ног и продолжал наносить удары. Владимир отвернулся и глядел в сторону. Зыбата весь дрожал от негодования. Даже Улеб нахмурился и отошёл.
— Знал бы, не пошёл с этим зверем, — пробормотал он.
Прастен всё взмахивал и взмахивал бичом.
— Забью, насмерть забью, — ревел он.
Вдруг он почувствовал, что кто-то, как железными клещами, схватил его руку и заставил опустить кнут.
Избитый печенег, удивлённый, что истязание вдруг прекратилось, приподнялся на руках и с расширенными от изумления и ужаса глазами глядел на то, что происходило перед ним.
— Вот, Прастен, мы наконец и свиделись с тобой! — улыбаясь, произнёс Андрей и отпустил руку Зыбатина отца.