Шрифт:
Когда Владимир сказал ему, что княгине Ольге было известно его злодеяние и только просьба Андрея отклоняла от него справедливое и заслуженное возмездие, Прастен ничего не сказал княжичу, но только подумал: «Время выжидал! Готовил месть, когда Зыбата подымется». И Прастен с тревогой взглянул на сына.
Тот ехал за отцом, и на его лице явно отражались и печаль и смущение. Он ни в чём не обвинял и ни за что не осуждал отца, но в то же время сердце подсказывало ему, что совсем не так должен был поступить Прастен. Юная душа Зыбаты, способная к восприятию и уразумению добра, содрогалась при одной только мысли, что его отец презрительно отнёсся к человеку, который был к нему так ласков и добр в то время, когда он должен был желать ему всякого зла.
Прастен, глядя на задумавшегося Зыбату, думал: «Проклятый кудесник заколдовал парня! Зыбата только о нём одном и думает. Нужно во что бы то ни стало избавить его от этих чар!»
Злое чувство опять овладело старым воином; словно чей-то голос так и шептал над его ухом: «Погуби врага, — спасёшь сына!»
— Прастен, — обратился к нему Владимир, — а ведь этот Темир может отцу пригодиться!
— Темир! Какой Темир? — воскликнул Святославов воевода.
— А этот, печенежский старик.
— Он? Чем же он может пригодиться?
— Он был князем своего племени.
— Так что же?
— Как что? Отец договорился с печенегами и венграми. С ними вместе он пойдёт на Дунай завоёвывать болгарское царство.
— Так при чём же тут этот печенег?
— Он приведёт с собой и своё племя...
Прастен махнул рукой.
— Много их таких, как он. Племя, у которого он был старейшиной, давно, поди, позабыло его.
— Он сказал, что вместо него старейшиной его сын.
Прастен не ответил.
— А силён же старик Андрей, — сказал Владимир, — рука у него по-прежнему крепкая?
Отец Зыбаты вспомнил, как остановил его Андрей, когда он бил беззащитного печенега. Сердце его вскипело опять начинавшим было утихать гневом.
— Пусть он погибнет, этот враг, — закричал Прастен, — и ты, княжич, если только уважаешь меня, перестань говорить об этом старом негоднике!
Княжич, недоумевая, взглянул на воеводу.
— Чем же он негодник?
— Он — злой колдун.
— Ты это откуда узнал?
— Знаю я... Вижу все! Чаровник!
— Между христианами, — вступился молчавший дотоле Зыбата, — нет, отец, колдунов.
— -Нет? Ты думаешь так?
— Да! Их Бог запрещает им прибегать к злым духам.
Лицо Прастена покрылось пятнами.
— Уж не хочешь ли ты стать христианином? — закричал он, задыхаясь от ярости, — так помни же моё слово: хоть ты и сын мне, а я тебя, вот, своими руками задушу, если только осмелишься ты пристать к христианам... А до этого кудесника я доберусь... Правду он сказал, встретимся мы ещё с ним... Только будет он проклинать эту встречу...
Зыбате припомнился утренний разговор, и ему вдруг стало страшно. Юноша знал, что его отец неукротим в гневе. Молча они добрались до Днепра и переправились на ту его сторону, где был Киев.
— Я к князю Святославу провожу княжича, — сурово сказал Прастен сыну, — а ты отправляйся домой да не смей у меня и думать более об этом христианском колдуне.
Зыбата ничего не сказал отцу. Он простился с Владимиром и вместе с Улебом отправился домой.
— А неукротимый человек твой отец, — сказал вдруг Улеб.
— Да, Улеб, — вздохнул Зыбата, — я теперь сильно боюсь за Андрея... Вижу, что отец что-то задумал.
— Я тоже подумал. Не хотел бы я быть на месте этого христианина.
— Отец не простит ему.
— Где же простить? Не таков твой отец, чтобы прощать.
Приятели помолчали.
— Улеб, — вдруг сказал Зыбата. — Давай не пойдём с Святославом на Дунай.
— Это как же так?
— Да так. Не пойдём, вот и все!
— Что же делать-то мы будем?
— С князем Владимиром пойдём. Он нас с большой охотой в свою дружину возьмёт.
— Поразмыслить об этом надобно. Признаться, я бы тоже лучше с князем Владимиром пошёл!
— Так и пойдём! Я так и батюшке скажу.
— Не спеши, успеешь ещё.
— Ты как хочешь, а я завтра к Владимиру!
Наутро Зыбата, как только проснулся, сейчас же поспешил в княжий дворец. Владимир принял его и обещал устроить всё так, что Зыбата мог даже обойтись без неприятных для него объяснений с отцом.