Шрифт:
Лицо Прастена вдруг мертвенно побледнело, глаза ввалились, он затрепетал от внезапной дрожи.
Владимир, Зыбата, Улеб с величайшим изумлением смотрели на происходившее. Они понять не могли, что случилось с неукротимым Прастеном, отчего он так вдруг изменился.
— Что с тобою, батюшка? — кинулся к Прастену Зыбата.
— Сгинь, сгинь, рассыпься, — задыхаясь, пробормотал Прастен, — откуда ты, зачем ты явился? Ты за мной пришёл. Бери меня, пощади Зыбату!
— Я уже взял его, Прастен! — раздался в ответ голос Андрея.
Юноша повернулся к нему:
Вид старика поразил его. Андрей, незадолго до того величественный и гордый, теперь весь поник, но просветлевшее его лицо так и сияло дивным внутренним светом.
Улыбка добрая, ласковая играла на его губах, взор светился не гордостью, а любовью.
Зыбата кинулся к нему.
— Отец мой, ты был так добр ко мне. Ты ласкал меня, как родитель ласкает своё детище, — торопливо заговорил он, припадая к старцу, — скажи мне, что с отцом? Отчего он так дрожит...
— Дитя моё! Велик Бог христианский! Неведомыми путями ведёт он каждого из нас на путь смирения. Унимается гордыня человеческая, и смиряется дух.
Не то рёв, не то вопль, скорее походящий на звериный, чем на голос человека, прервал старца.
Все взглянули в ту сторону, откуда раздались эти звуки.
Извиваясь всем телом, как змея, полз к Андрею избитый Прастеном печенег. Его окровавленное посиневшее от побоев лицо было ужасно. В его широко раскрытых глазах ясно отражались и ужас, и удивление, и скрытый восторг. Он полз, припадая к земле, пока не очутился у ног Андрея.
— Ты... ты... — лепетал он, — ты заступился за меня!
Андрей склонился к нему.
— Встань, брат мой, встань, друг мой, — произнёс он, — и позволь мне тебя, обиженного, гонимого, прижать к груди своей...
Он стал поднимать старого печенега.
— Ты... ты... — хрипел он, — узнал меня?
— Да, брат мой! — твёрдо сказал Андрей.
Печенег захлёбывался слезами. Андрей наконец поднял его.
— Ты... ты... — ревел печенег, и в этом его рёве слышался отзвук мучительной душевной боли.
Вместо ответа старец христианин поднял его и обнял.
Все свидетели этой сцены, происходившей на лесной поляне, почувствовали и смущение, и недоумение.
— Старик, кто ты!
– кинулся к Андрею Зыбата.
Он схватил Андрея за руки и, ожидая ответа, пытливо вглядывался в его глаза, страстно желая найти в них разрешение мучительного вопроса.
— Кто ты? — повторил он. — Скажи мне?
— Пусть тебе скажет твой отец, Зыбата! — сказал старец...
Но Прастен стоял как окаменелый. Потом он вдруг бросился к ним и с силой оторвал его от Андрея.
— Прочь, несчастный,- закричал он, — прочь! Беги, спасайся.
— Батюшка, что ты? — забормотал юноша. — От кого бежать?
— От него! Он погубит тебя!
— Да кто же он, этот старик, батюшка!
Этот вопрос как будто привёл в себя Прастена.
— Кто? — закричал он. — Разве я не говорил тебе про него? Ведь ещё утром я говорил тебе о нём.
— Батюшка, — воскликнул Зыбата, — это Стемид?
— Он... мститель...
Зыбата оглянулся и с ужасом смотрел на старца.
Тот, оставив печенега, шёл к Прастену. Юноша инстинктивно сделал движение вперёд и заслонил собой отца.
— Я рад, что ты узнал меня! — сказал Андрей.
— Отойди! Что ты хочешь? — глухо закричал тот.
— Что я хочу, Прастен? — заговорил Андрей. — Ты разве не знаешь этого? Иль ты забыл? Между нами кровь...
— Ты хочешь мести? Возьми меня... Убей...
— Нет! Ты не христианин, ты не знаешь, что нам Господь Бог сказал: «Мне отмщение и Аз воздам». И Он, милостивый, уже отомстил и мстит за меня самой страшной, самой ужасной местью, какая только возможна. Я отомщён уже, Прастен!
Отец и сын с удивлением смотрели на Андрея.
— Да, Прастен, мой Бог отомстил за меня! — продолжал тот. — Ты отнял у меня единственного сына. Твой сын, единственный сын твой, умирающий, пришёл ко мне, и я вернул его к жизни. Я возвратил его тебе здоровым и невредимым. Но сделал это, Прастен, не я, а Господь Бог мой, который повелел прощать нам ненавидевших нас. Ты взял, Прастен, моего сына, я сохранил и возвратил тебе твоего, мы квиты.
— Андрей! — сказал Владимир. — Правду говорила моя покойная бабка, что ты лучший из людей!