Довольный, что всё так хорошо складывается, он вышел из Детинца и пошёл к тому месту где жил Улеб. Проходить нужно было через лес, и когда Зыбата вступил в него, до него донеслось несколько голосов. Юноша хотел пройти мимо, но вдруг он услышал громко произнесённые имена его отца, Андрея и печенега Темира. Это заставило его остановиться и прислушаться к таинственному разговору. Один из голосов показался ему знакомым, и когда Зыбата вслушался, то в говорившем узнал одного из стремянных своего отца.

— Сами смекните, — говорил этот человек, — на что нужны старику богатства?

— А ты говоришь, много их? — спросил хриплый голос.

— Два полных воза, сам грузил.

— Да, может, рухлядь какая...

— Чего рухлядь, сам Прастен отбирал, всё самое лучшее... Кубков одних золотых не перечесть...

— За сына дарил-то?

— За сына, за сына! А и то подумать, что сделал этот старик Прастенову сыну? Да ничего! Поднял его да к себе снёс — работа не великая. Совсем лишнее так одарять. Вот и смекайте. Старик-то один. Пожива лёгкая, без труда всё достанется.

— Так ли?

— Говорю: так!

— Да ты-то чего хлопочешь?

— Жаль добра, даром пропадает. Старику таких богатств ни на что не нужно. Сгниют в лесу ни за что ни про что.

— Сам бы и шёл, всё бы твоё было.

— Чудаки вы! Как это мне идти? Ведь, если я пойду, убьёт меня Прастен. Чуть что, и между людьми сейчас молва пойдёт: «Прастен, дескать, вчера дал, а сегодня пожалел и послал верного человека назад взять, что подарено». Вот ведь что скажут, на него весь покор ляжет, а он, как узнает, и меня со свету сживёт. Поняли?

— Да ведь если мы пойдём, тоже говорить будут.

— Не будут! Старичишке-то рот можно заткнуть, да так, что никогда он слова ни одного не скажет. На вас же никто и не подумает, а и подумает, сказать на вас никто не осмелится. Кто с варяга такое дело спрашивает и кто на варяга жалуется?

Наступило молчание. Притаившийся в кустах Зыбата понял, в чём дело.

— Так как? Идёте, что ли? — донёсся до него голос Збигоя — так звали стремянного.

— Если всё, как ты говоришь, — отвечал хриплый голос, — много и золота, и мехов, так отчего же не пойти?

— Только помните уговор!

— Ладно! Твою часть тебе выдадим.

— Это само собой, а ещё то...

— Что ещё?

— О старичишке-то что я вам говорил?

— Подвернётся, прикончим.

— Чего там подвёртываться, с этого начните!

— Да что он тебе дался? Чего ты с ним не поделил?

— А это уже наше дело.

— Ишь ты какой! Да нам-то он ничего не сделал.

— Не сделал, так сделает. Жаловаться пойдёт.

— А и впрямь так!

— Видите! Князь наш не из таких. За это дело не похвалит. Узнается оно — вам несдобровать.

— Будь по-твоему! Придём, так прежде всего за старика примемся.

— Это сделайте, а там всё, что ни отыщите, ваше! Сами подумайте, никто-то тогда ничего не узнает. Сидит старик в своей трущобе и в Киев носу не показывает. — Никто у него никогда не бывает. Нет его, да и всё. И вспомнить о нём некому будет.

Зыбата всё ещё оставался в своей засаде. Он узнал, что негодяи решили произвести нападение на старца христианина, когда солнце начнёт склоняться к закату.

Збигой возвращался назад. Он очень рад был, что так удачно покончил с этим делом, как вдруг увидел Зыбату.

Збигой почтительно снял шапку и в пояс поклонился своему молодому господину.

Вдруг Зыбата схватил его за горло и сдавил так, что Збигой чуть было не задохнулся.

— Господин, — застонал он, — что ты?

— Негодный пёс смердящий, — не помня себя от гнева, воскликнул Зыбата, — как смел ты задумать такое дело?

— О каком деле ты говоришь? — пролепетал Збигой.

— О том, о котором ты сговаривался с негодяями варягами.

Лицо Збигоя вдруг мертвенно побелело.

— Ты слышал, господин, — воскликнул он.

— Всё слышал! Готовься к смерти!

— Господин, господин, — в ужасе кинулся к ногам Зыбаты Збигой, — пощади, не губи меня.

— А ты, негодный, что задумал?

— Не моя на то воля была, господин.

— Не твоя? Чья же?

— Отпусти меня, дай мне вздохнуть, я тебе скажу всё.

— Что всё?