Мария рассмеялась в ответ.

— К тому же мне показалось, что ты можешь меня здесь ждать…

— Ты как всегда все почувствовал. — Она закинула руки ему на плечи и крепко к нему прижалась. — А вот я довольно часто ошибаюсь в своих чувствах.

— Не клевещи на себя… А где твой спутник Сен-Клер?

— Я, кажется, разбила ему голову… — пробормотала Мария, вновь переживая свой ужас.

— Вот это да! — воскликнул Дебонне. — Не слишком ли это?

— Слова на него не действуют, так что… Увы! Впрочем, это вышло случайно…

— Так, значит, я не зря позволил тебе остаться с ним наедине. Ты выяснила и сделала все, что хотела.

— Да, именно так. — Она подняла на него глаза и улыбнулась.

— Признаться откровенно, моя душа была очень неспокойна… Я даже хотел пойти следом за вами, — нахмурился Андре.

— Ты обещал! — Жена предостерегающе подняла руку.

— Да, именно поэтому и не пошел… Скрепя сердце, — прибавил он. — Увы, но я вынужден позволять тебе своевольничать.

— Ну, ты же и сам не против моего своевольничания? — рассмеялась она.

— Да уж… Не стоит все же слишком многое тебе позволять… — притворно нахмурился Дебонне.

— Поцелуй меня, — вдруг попросила Мария.

Он посмотрел на нее и ответил:

— С наслаждением…

Тут дверь рядом с камином приотворилась и оттуда появились Кавалье и Амели. Оба отряхивались и поправляли волосы.

— О-о, — протянул Кавалье, увидев целующуюся пару. — Да я вижу, мы не одни столь приятно проводим время в этих развалинах. Нашлись еще мудрецы… Да вы не смущайтесь, — продолжил он, увидев на лицах супругов неловкость, — в конце концов, что может быть ценнее любви в нашем мире? Да еще супружеской? — прибавил он, подмигнув.

— Всегда приятно встретить такого веселого философа, — смеясь, ответил Дебонне.

— Да, уж конечно: приятнее встретить философа, пусть даже и не очень веселого, чем господина Парижского [6] … Или того хуже — ревнивого мужа. — Кавалье с довольным видом приобнял Амели.

— При чем же здесь муж? — надула губки красотка.

— Это я так… Отвлеченно, если ты меня понимаешь. — Он повернулся к девушке и чмокнул ее в губы.

— Конечно, понимаю… Не такая уж я и дура, ты ведь на это намекаешь?

— Ну что ты! Я никогда не думал, что ты дура!..

Вдали послышался шум и в зал вошли Дебре с Мишло, а следом за ними, с противоположной стороны, Сен-Жюст и Жюльетта. Всеобщее веселье и обмен впечатлениями незамедлительно стали общими, но тут Кавалье спросил:

— А где же Сен-Клер? Вы ведь, кажется, уходили все вместе? — обратился он к Марии.

— Да, верно, — пробормотала Жюльетта.

— Ведь мы возвращались назад тем же путем, — сказал Сен-Жюст, — но его не встретили.

— Это невозможно, он не мог никуда уйти, — сказала Мария. Я оставила его в том коридоре, куда мы пошли все вместе. Неужели вы его не встретили?

— Нет…

В компании воцарилось небольшое замешательство.

— Как такое может быть?..

— Это невозможно…

Но пронзительный вопль резко прервал их рассуждения.

— Это Сен-Клер, — вскрикнул Кавалье и первым бросился на шум.

И никто в замешательстве не обратил внимания на то, что крик они услышали совсем с другой стороны, а не там, куда в начале похода ушел Сен-Клер.

— Ему необходим полный покой. А у вас сильное нервное потрясение. — Доктор держал Жюльетту за руку.

Молодая женщина никак не могла прийти в себя.

— И вам тоже нужно отдохнуть…

Слова его пропадали втуне. Жюльетта чувствовала себя ужасно, словно это она была виновата в несчастье с мужем, как если бы сама сбросила его с этой лестницы. Никто не мог понять причины ее сильных переживаний, но она вбила себе в голову, что все дело в том, что она забыла свой долг и поддалась безумному, совершенно непростительному влечению…

— Я побуду с ней, — шепнула Мария мужу и, взяв мадам Сен-Клер за руку, повела ее в спальню.

Ей вовсе не хотелось быть в этом доме, ибо даже имя Сен-Клера вызывало у нее протест и острую неприязнь, но оставить Жюльетту одну, Жюльетту, которая сама была жертвой этого человека, она не могла.

В спальне, совершенно неожиданно для Марии, Жюльетта разрыдалась. Та пыталась ее успокоить, что-то говорила, но ничего не помогало. Наконец, минут через пятнадцать, чуть усмирив рыдания, Жюльетта прошептала:

— Это я… Это я… во всем виновата я…

— Да отчего же, мой Бог? — Мария была потрясена до крайности.