Мужчина пожал плечами, усмехнулся и пошел прочь.

— Ты за это ответишь! — голосил ему в спину Ланенский-младший, белый от унижения и злости.

Он поднялся на ноги, опираясь на пышное плечо хозяйки «Миллениума».

— Успокойся, пойдем, — повторяла та, заботливо, по-матерински вытирая ему бисеринки пота со лба. — Нам нужно поговорить, нам очень нужно поговорить.

Они скрылись в кабинете. Я приблизился, припал ухом к обивке. Вероятно, Владислав остался стоять прямо около двери: я прекрасно слышал его высокий надменный голос.

— Я все знаю, не надо меня утешать. Но я не делал этого. Я… ночевал в гостинице. Какая разница, с кем? Один. Меня нашли по сотовому, сообщили, попросили подъехать в отдел. Понятно, чтобы тут же повесить убийство. Вчера там был этот сыщик. Какого черта вы его наняли? Он слышал, как я угрожал отцу. Если он даст показания, меня арестуют. Я не хочу сидеть за кого-то. Сделай что-нибудь, позвони прокурору, его заму…

Шаги. Очень ясный спокойный голос Алевтины Семеновны, стоящей теперь рядом с Владиславом:

— Хорошо. Только при одном условии. Эта потаскуха приносит несчастья. Она погубила твоего отца, перекинулась на тебя… Дай мне слово, что больше никогда не будешь встречаться с ней.

— Но… Я не встречаюсь с ней… в этом смысле… Между нами ничего не было!

— Не ври! Мало я для тебя сделала! Или ты все забыл?

Владислав бубнил упрямо, монотонно, не слыша никаких доводов:

— Отмажь меня от тюрьмы. Что тебе стоит?..

— Уходи. У тебя умер отец, а ты думаешь лишь…

Молчание. Сопение.

— Я… я… даю тебе слово… Теперь ты мне веришь?

Шорох.

— Я не знаю. Мне нужно остаться одной. Мне очень плохо.

— Но ты это сделаешь?

Глубокий тяжелый вздох.

— Да.

В двери повернулась золоченая ручка. На цыпочках я отбежал по коридору, свернул за угол. Услышал, как менеджер обращается к хозяйке:

— Нас точно никто не подслушивал?

Оставшись незамеченным, я влился в толпу народа и вышел на улицу. Среди других машин обнаружил красную иномарку Владислава Ланенского. Внутри курила Инга. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас видеть ее. И, переваривая только что услышанное, я направился в противоположную сторону.

Она была совсем не похожа на сестру. Маленькая, костлявая, пахнущая лекарствами женщина с болезненно желтой кожей. На птичьем искривленном носу — круглые очки в уродливой пластмассовой оправе. Она разговаривала со мной через цепочку, скупо выцеживая слова.

— Да, теперь я знаю, кто вы. Частный сыщик. Но мы не нуждаемся в вашей помощи. Мы здесь ни при чем. Нам не о чем с вами разговаривать.

— Я действую по поручению вашей сестры. Мне заплатили за поиск налетчиков и убийц.

— Это была не ее идея. Алю надоумил Ланенский. Теперь он мертв. Ваше соглашение не имеет силы.

— Он вам не нравился?

— Это не имеет значения. Мы не убивали его.

— Почему вы отвечаете за мужа? Позвольте мне поговорить с ним.

— Владимира Михайловича нет дома. И когда он будет, я не знаю. Прощайте.

Наталья Семеновна тянет на себя дверь, поскрипывая зубами, напряженно вслушиваясь в обманчивую тишину квартиры. Лицо ее вдруг сереет, вытягивается, становится злым.

— Кто там? С кем ты говоришь?

— Это соседка. Зашла за солью.

Я повысил голос:

— Владимир Михайлович, помните меня?

— Отойди, Наталья! Что за дурацкая привычка говорить через дверь? Впусти этого человека. Мне есть что сказать ему, — раздался невнятный хриплый басок Фирсова.

Цепочка соскользнула. Отодвинув плечом жену, отставной полковник жестом пригласил меня войти. Из одежды на нем были спортивные штаны и шлепанцы. Обнаженный торс Владимира Михайловича напоминал добротно сбитый пивной бочонок. Грудь поросла жестким белым волосом, из-под него проглядывала кожа в красных пигментных пятнах. Руки казались неестественно короткими и не разгибались полностью, отягощенные наростами мускулов. Покатые плечи и квадратная спина уже подернулись жирком, справа под лопаткой я увидел длинный уродливый шрам и предположил, что это память о войне.

Сегодня отставной полковник не был пьян, но переживал жестокое похмелье — подрагивали пальцы, пот обильно стекал со лба, заливая припухшие замутненные глаза. Я больше не обращал внимания на враждебно косящуюся на меня Наталью Семеновну и следом за Фирсовым прошел в зал.

Посредине стоял велосипедный тренажер, по полу раскатились сборные гантели.

— Изгоняю зеленого змия, — прокомментировал Владимир Михайлович, указывая мне на кресло. — Я все помню, приношу извинения за доставленное беспокойство. Недавно позвонила Алевтина, сообщила о Ланенском. Вещь малоприятная, но я ничуть не скорблю, он свое получил сполна.