Шрифт:
«Домы были в один, два и полтора этажа, с вечным мезонином, очень красивым, по мнению губернских архитекторов».
Красивы ли эти мезонины на самом деле? Сначала говорится, что очень красивы, но продолжение фразы – «по мнению губернских архитекторов» – спокойно, тихо перечеркивает утверждение о красоте мезонинов. Мезонины вовсе не красивы, они уродливы.
И так построен практически весь текст «Мертвых душ» – во всяком случае пока Чичиков объезжает помещиков и скупает мертвые души. [111] Я, конечно, постарался подобрать примеры почетче и покомпактнее, где плюс и минус имеют место в пределах одного предложения. Но они могут быть разнесены шире:
111
Затем текст произведения резко меняется – будто дальше писал другой человек, брат или двойник автора. Уже и первый том «Мертвых душ» распадается на два тома.
«Все чиновники были довольны приездом нового лица. <…> Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: “Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!” На что супруга отвечала: “Гм!” – и толкнула его ногою».
То положительное, что говорит Собакевич о Чичикове, находится в одном предложении, а скептическая реакция его супруги – в другом, в следующем. Плюс-минус в этой сцене подчеркивается также массивностью Собакевича (плюс), ложащегося «возле худощавой жены своей» (минус), а также тем, что на его связную речь (плюс) она отвечает междометием, если так можно выразиться, неречью (минус).
Этот основной прием может находиться в пределах предложения, может быть разнесен на разные предложения, может быть сжат даже в словосочетание:
«…где магазин с картузами, фуражками и надписью: “Иностранец Василий Федоров”…»
«Иностранец» – плюс, «Василий Федоров» – минус (в том смысле, что второе отрицает, перечеркивает первое).
Вот еще пара примеров:
«Из нее все можно сделать, она может быть чудо, а может выйти и дрянь, и выйдет дрянь!»
«Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья».
Вот Чичиков смотрит на лицо Ноздрева:
«Ему даже показалось, что и один бакенбард был у него меньше и не так густ, как другой».
(Потом выясняется, что бакенбард потрепали в потасовке, после того как обнаружили жульничество Ноздрева в игре.)
Вот Чичиков смотрит на дом Плюшкина – и схема та же, основной прием тот же:
«Из окон только два были открыты, прочие были заставлены ставнями или даже забиты досками. Эти два окна, с своей стороны, были тоже подслеповаты; на одном из них темнел наклеенный треугольник из синей сахарной бумаги».
Плюс-минус – замечательный прием, особенно если взялся писать о России. В первой же главе структуралист Гоголь различает толстых и тоненьких:
«Увы! толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а все прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в шкатулках благодать Божия. У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь – и явился где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый, послуживши Богу и государю, заслуживши всеобщее уважение, оставляет службу, перебирается и делается помещиком, славным русским барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет».
В одном предложении говорится о «доме, купленном на имя жены» и о других приобретениях. Говорится совершенно спокойно, словно все это в порядке вещей. Читателю, несмотря на почти двести лет, отделяющих его от описываемой Гоголем России, совершенно понятно, как все это было приобретено. Слова «купленный на имя жены» придают всей фразе знак «минус». А в следующем предложении утверждается, что этот человек («толстый») послужил Богу и государю, заслужил всеобщее уважение, что он славный и «хорошо живет». Здесь сначала был минус, который потом меняется на плюс. Так? Так. Однако по смыслу плюс здесь лишь усиливает минус. Сначала намекается, что этот персонаж наворовал государственных средств (минус), а затем говорится о его «хорошей жизни» (плюс?). На минусовой фразе читатель усмехнется, на плюсовой подумает: «Эх ты, подлец!» На минусовой фразе мы еще не все знаем о персонаже (а вдруг он захочет в доме, купленном на имя жены, организовать детский приют?), а на плюсовой уже окончательно понятно, с какой целью он служил «Богу и государю».
Чтобы лучше разобраться в таком варианте основного приема, посмотрим на название произведения: «Мертвые души». «Мертвые» – минус, «души» – плюс. Но «мертвые» – это прилагательное к существительному «души», пока мы читаем (или слышим) «мертвые», мы, конечно, воспринимаем это как минус, но все же еще не понимаем, в чем дело. А вот когда слышим «души» (само по себе это слово – плюс, говорит о вечной жизни, о возрождении), тут только мы возвращаемся к определению «мертвые», оглядываемся на него. Таким образом, формула варианта основного приема: минус – плюс – минус. «На имя жены» – «хорошо живет» – но ведь «на имя жены» (мерзавец!).