And now, some days of bitter grief having elapsed, an observable change came over the features of the mental disorder of my friend. His ordinary manner had vanished. His ordinary occupations were neglected or forgotten. He roamed from chamber to chamber with hurried, unequal, and objectless step. The pallor of his countenance had assumed, if possible, a more ghastly hue – but the luminousness of his eye had utterly gone out.

The once occasional huskiness of his tone was heard no more (когда-то случавшаяся хрипотца его голоса не была слышна больше; occasional – нерегулярный; к случаю); and a tremulous quaver, as if of extreme terror, habitually characterized his utterance (и неверная дрожь, словно бы от крайнего ужаса, привычно характеризовала его речь; tremulous – дрожащий; quaver – дрожь; to utter – произносить). There were times, indeed, when I thought his unceasingly agitated mind was labouring with some oppressive secret (были моменты, в самом деле, когда я думал, что его беспрестанно возбужденный ум трудился над какой-то гнетущей тайной), to divulge which he struggled for the necessary courage (чтобы раскрыть которую, он боролся за необходимую смелость = набирался смелости).

The once occasional huskiness of his tone was heard no more; and a tremulous quaver, as if of extreme terror, habitually characterized his utterance. There were times, indeed, when I thought his unceasingly agitated mind was labouring with some oppressive secret, to divulge which he struggled for the necessary courage.

At times, again, I was obliged to resolve all into the mere inexplicable vagaries of madness (по временам, опять-таки, я был вынужден сводить все /это/ к всего лишь необъяснимым причудам безумия = принимать все за всего лишь причуды безумия; to resolve – решить, решиться; «проанализировать», «деконструировать»), for I beheld him gazing upon vacancy for long hours, in an attitude of the profoundest attention (ибо я наблюдал его глазеющим на пустоту в течение долгих часов с видом глубочайшего внимания; to behold – узреть, видеть; attitude – отношение; поза, вид), as if listening to some imaginary sound (словно прислушиваясь к какому-то воображаемому звуку). It was no wonder that his condition terrified – that it infected me (не было никаким чудом = неудивительно, что его состояние ужасало – что оно заражало меня). I felt creeping upon me, by slow yet certain degrees, the wild influences of his own fantastic yet impressive superstitions (я чувствовал заползающими на меня, медленными, но верными шагами: «степенями», дикие влияния его собственных фантастических, но впечатляющих иллюзий: «суеверий» = я чувствовал, как на меня медленно, но верно, понемногу, залезают его иллюзии).

At times, again, I was obliged to resolve all into the mere inexplicable vagaries of madness, for I beheld him gazing upon vacancy for long hours, in an attitude of the profoundest attention, as if listening to some imaginary sound. It was no wonder that his condition terrified – that it infected me. I felt creeping upon me, by slow yet certain degrees, the wild influences of his own fantastic yet impressive superstitions.

It was, especially, upon retiring to bed late in the night of the seventh or eighth day after the placing of the lady Madeline within the donjon (особенно когда я отправился в постель: «при укрытии в постель» поздно ночью седьмого или восьмого дня после помещения леди Маделин в подземелье; donjon – главная башня /средневекового замка/), that I experienced the full power of such feelings (испытал я полную мощь таких чувств). Sleep came not near my couch – while the hours waned and waned away (сон не подходил близко к моей кровати, в то время как часы проходили и проходили прочь; to wane – слабеть, исчезать, уходить). I struggled to reason off the nervousness which had dominion over me (я боролся = пытался победить рассудком нервозность, которая имела власть надо мной; reason – рассудок; off – прочь; to reason off – победить рассудком: «отрассудить = прогнать доводами рассудка»).

It was, especially, upon retiring to bed late in the night of the seventh or eighth day after the placing of the lady Madeline within the donjon, that I experienced the full power of such feelings. Sleep came not near my couch – while the hours waned and waned away. I struggled to reason off the nervousness which had dominion over me.

I endeavoured to believe that much, if not all of what I felt (я стремился поверить, что многое, если не все, что я чувствовал; to feel), was due to the bewildering influence of the gloomy furniture of the room (было вызвано морочащим влиянием мрачной мебели комнаты) – of the dark and tattered draperies (темных и потрепанных драпировок), which, tortured into motion by the breath of a rising tempest, swayed fitfully to and fro upon the walls (которые, приведенные в движение дыханием поднимающейся бури, раскачивались припадочно = нерегулярно туда-сюда на стенах; to torture – мучить, пытать; искажать, приводить в неестественное положение, вид), and rustled uneasily about the decorations of the bed (и беспокойно шелестели об убранство постели). But my efforts were fruitless (но мои усилия были бесплодны). An irrepressible tremour gradually pervaded my frame (неодолимая дрожь постепенно охватила мое тело; frame – рама; тело, оболочка); and, at length, there sat upon my very heart an incubus of utterly causeless alarm (и, наконец, уселся на самом моем сердце инкуб совершенно беспричинной тревоги).

I endeavoured to believe that much, if not all of what I felt, was due to the bewildering influence of the gloomy furniture of the room – of the dark and tattered draperies, which, tortured into motion by the breath of a rising tempest, swayed fitfully to and fro upon the walls, and rustled uneasily about the decorations of the bed. But my efforts were fruitless. An irrepressible tremour gradually pervaded my frame; and, at length, there sat upon my very heart an incubus of utterly causeless alarm.

Shaking this off with a gasp and a struggle, I uplifted myself upon the pillows (стряхнув это с судорожным вдохом и усилием, я поднялся на подушках), and, peering earnestly within the intense darkness of the chamber, hearkened (и, серьезно = напряженно всматриваясь в глухую тьму комнаты, прислушался; intense – сильный, интенсивный) – I know not why, except that an instinctive spirit prompted me (не знаю, почему, разве что инстинктивный дух побудил меня) – to certain low and indefinite sounds which came, through the pauses of the storm, at long intervals, I knew not whence (к каким-то тихим и неопределенным звукам, которые приходили = доносились в перерывах бури, через долгие промежутки, я не знал, откуда).