Едва беглецы оказались под сводами, Найз повис на рычаге, и массивная панель — камень и сталь — двинулась на место. Задержать ее не смогла даже просунувшаяся рогатая башка и копыто с выпущенными когтями.

Привалившись к стене рядом друг с другом и тяжело дыша, Мугур и Фалько переглянулись.

— Треклятое быдло… — прохрипел са Флуэр.

— Безмозглый индюк… — вернул любезность гардекор и мотнул головой во мрак потерны, откуда доносились звуки далекого сражения: — Кончай прохлаждаться! Пошел!..

* * *

Тишина подкралась исподволь, размывая краски и запахи, сковывая тело и ум. Затухли и пропали яростные вспышки магии, рев чудищ, крики людей, дрожь камней под ударами заклинаний, боль — чужая и своя, и даже память теряла минуту за минутой, отступая в подползавшую блеклую муть.

Где-то на самой грани слышимости кричал знакомый голос — исступленно, страшно, но чей это был голос и отчего человек кричал, девочка сказать уже не могла. Она растерянно глянула направо, налево, пытаясь расслышать, вспомнить, понять — и к изумлению своему увидела вокруг не изуродованные стены в кляксах вспышек магии, а строгий шлифованный гранит, покрытый изысканной паутинкой узоров. Они стелились по матово отблескивавшим камням пола, взбегали по стенам, кружили под потолком, сплетаясь в высокий ажурный купол, и дух перехватывало и хотелось плакать от их совершенной красоты и гармонии. Благородного черного и королевского алого.

Слабое ощущение неправильности шевельнулось в душе Белки, но она не успела над ним задуматься.

— Здравствовать тебе и процветать, любезная Эмирабель фамилии Ронди.

Послышались шаги, и прямо из стены, раздвинув узоры, как портьеру, выступил человек в бело-кремовом камзоле, расшитом кружевами и жемчугом. На боку его висел короткий меч в золотых ножнах, инкрустированных перламутром. Высокого роста, с аккуратно подстриженными усами и бородкой, щегольски уложенными рыжеватыми волосами и ленивым прищуром, он показался Белке знакомым. И только спустя несколько секунд она поняла, что знаком был не он, а его голос: бархатистый покровительственный баритон. Девочка попятилась, лихорадочно вспоминая, где и когда она его слышала, но память твердила одно: этот человек — ее повелитель, и она должна угождать ему всеми силами.

Бородатый подошел к ней и учтиво поклонился:

— Рад нашей новой встрече, Эмирабель фамилии Ронди.

— Мы… были знакомы, мой господин? — не зная, отчего, Белка напряглась и отступила еще на полшага.

— Недолго, — улыбнулся он.

Девочка сконфуженно прикусила губу:

— Извините. Я запамятовала ваше имя.

— О, это такие пустяки! — отмахнулся гость. — В любом случае, я заскочил к тебе ненадолго. Завершить небольшое дельце, засвидетельствовать свое почтение и благодарность — и дальше в путь.

— Дельце? Какое? Благодарность? За что? — она наморщила лоб. Тошнотворное ощущение неправильности сбивало теперь даже с тех мыслей, что еще оставались в голове. Она должна была узнать его, этот голос, должна была вспомнить его имя — но в проклятой дырявой памяти не осталось ничего! Забыть своего повелителя, потерять даже имя его, какой позор!..

— Если ты не помнишь — значит, неважно. Как тебе мое последнее приобретение, Эмирабель фамилии Ронди? — бородатый обвел широким жестом стены донжона, и в глазах его за полуопущенными ресницами заплясали веселые демоны. — Посмотри! Послушай! Это чудо!

Не в силах противиться завораживающему баритону, точно один лишь его звук лишал воли и разума, Белка задрала голову под кружевной купол, куда указывал повелитель — и услышала музыку, торжественную и тяжелую, словно накатывающийся катафалк. Мелодия одновременно пугала и завораживала, притягивала и отталкивала, бросала в дрожь и успокаивала, и девочка потерянно замерла, не понимая противоречий, страшась их — и наслаждаясь.

— Разве она не прекрасна? — Эмирабель ощутила на виске дыхание бородатого — ледяное. По коже ее побежали мурашки, и она, не понимая, что с ней происходит, прошептала:

— Да, мой господин.

— Вот за это я тебя и благодарю, — проговорил бородатый. — Это неповторимо. Это великолепно. И это было бы совершенным, если бы…

Он указал рукой ей за спину. Она повернулась — и отпрянула: всего в десятке шагов гармония черного и алого кружева и вплетавшихся в них созвучий рвалась, как гнилая пряжа. Грязные чернильно-бурые клочья валялись на полу ровным кругом, внося тревожный диссонанс. Наверное, тот самый, что заставлял ее содрогаться. А в середине тошнотворным блеклым нарывом маячил какой-то шар размером с арбуз.

При виде его все чувства девочки зашлись криком — ужас, отвращение, паника смешались в одно ощущение непоправимого, пронзившее грудь ледяными когтями. Она охнула, покачнулась, всем существом стремясь бежать…

Куда?

…делать…

Что?

…звать…

Кого?

…и замерла, бессильно повесив голову.

Она ничего не помнила. Ничего, кроме того, что должна была что-то предпринять, чтобы этот узор… этот шар… эти стены…

Что?

Что, что, что?!..