Шрифт:
– Повязки будет недостаточно, Пауль. Если тебе прикажут ее снять...
– Я знаю, Манфред. Поэтому мне и нужна твоя помощь.
Манфред пораженно уставился на Пауля.
– Но ты же не собираешься...
– Мне придется это сделать.
– Но это же просто безумие!
– Как и весь план. И это - самое его слабое место.
В конце концов Манфред согласился. Пауль сел на козлы повозки, накрыв грудь полотенцами, словно пришел к парикмахеру.
– Ты готов?
– Погоди, - сказал Манфред. На его лице читался ужас.
– Давай повторим еще раз, чтобы не ошибиться.
– Я приложу ложку к краю правого века и выковырну глаз. Как только он выпадет, ты должен приложить антисептик и марлю. Так?
Манфред кивнул. Он был так напуган, что едва мог говорить, и Пауль понял, что ужас юноши помогает ему преодолеть собственный страх.
– Ты готов?
– повторил он.
– Готов.
Через десять секунд раздался крик.
К одиннадцати часам вечера Пауль проглотил почти целую упаковку аспирина из тех трех, что купил Манфред. Рана перестала кровоточить, и Манфред дезинфицировал ее каждые пятнадцать минут, прикладывая новые марлевые повязки.
Пару часов назад вошел Юлиан, встревоженный раздавшимся криком, и обнаружил отца схватившимся за голову и вопящим во все легкие, а дядя истерически заорал, чтобы он немедленно вышел. Он снова закрылся в мерседесе и зарыдал.
Когда всё успокоилось, Манфред отправился за племянником и объяснил ему план. Юлиан вошел в сарай и приблизился к Паулю.
– Ты это сделал только ради мамы?
– спросил он голосом, наполненным почти благоговейным уважением.
– И ради тебя, Юлиан. Потому что я хочу, чтобы мы жили все вместе.
Мальчик не ответил и с силой сжал руку Пауля и не отпускал ее, пока его отец не решил, что пришла пора трогаться в путь. Он сел вместе с Юлианом на заднее сиденье автомобиля.
Манфред проехал семнадцать километров, отделяющие их от концентрационного лагеря, с напряженно сжатыми губами. Им понадобился почти час, чтобы добраться до места, потому что Манфред почти не умел водить, и машина время от времени глохла.
– Когда подъедем туда, автомобиль не должен заглохнуть ни в коем случае, Манфред, - предупредил его Пауль, весьма обеспокоенный.
– Сделаю всё, что смогу.
Въезжая в Дахау, Пауль обратил внимание, как разительно этот город отличается от Мюнхена. Даже сейчас, под покровом ночной темноты, бросалась в глаза царившая здесь нищета. Щербатые, грязные тротуары, разбитые дорожные знаки, облезлые фасады домов.
– Какое печальное место, - заметил Пауль.
– Да уж! Изо всех мест, куда могли увезти Алису, это, безусловно, самое худшее.
– Почему ты так говоришь?
– Наш отец был владельцем порохового завода, который располагался в этом городе.
Пауль уже собирался сказать Манфреду, что его мать работала на этом заводе по производству боеприпасов и что ее уволили, но слишком устал для болтовни.
– Чертовски иронично, что отец продал эту землю нацистам. А они устроили здесь лагерь.
Наконец, они увидели желтую вывеску с четными буквами, возвещающую, что лагерь находится в восьмидесяти метрах.
– Остановись, Манфред. Медленно развернись и поезжай немного назад.
Манфред подчинился, и они вернулись обратно к небольшому зданию, которое проехали несколько минут назад. Оно было похоже на домик лесника, хотя выглядело уже давно нежилым.
– Юлиан, слушай внимательно, - сказал Пауль, взяв мальчика за плечи, чтобы тот посмотрел ему в лицо.
– мы с твоим дядей пойдем в концентрационный лагерь и попытаемся спасти твою мать. Но ты с нами идти не можешь. Я хочу, чтобы ты вышел из машины с моим чемоданом и подождал нас за этим зданием. Спрячься хорошенько, не говори ни с кем и не показывайся, пока не услышишь, как я или дядя тебя зовем. Ты меня понял?
Юлиан кивнул, и губы у него задрожали.
– Ты храбрый мальчик, - сказал Пауль, обнимая его.
– А если вы не вернетесь?
– Не надо так думать, Юлиан. Потому что мы непременно вернемся.
Устроив Юлиана в тайном убежище, Пауль и Манфред сели обратно в машину.
– Почему ты не дал ему указаний на случай, если мы не вернемся?
– спросил Манфред.
– Потому что он смышленый парнишка. Он заглянет в чемодан, возьмет деньги и бросит остальное. И в любом случае, мне его некуда отправить. Как выглядит рана?
– спросил Пауль, зажигая освещение и снимая марлевую повязку.