Шрифт:
– Воспалена, но не сильно. Веки не красные. Болит?
– Очень.
Пауль посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Там, где раньше находилось глазное яблоко, теперь была только пустота, прикрытая сморщенной кожей. Из-под века вытекла тоненькая струйка крови, похожая на алую слезу.
– Она должна выглядеть старой, черт подери.
– Может, тебя и не попросят снять повязку.
– Спасибо, что напомнил.
Он вытащил из кармана повязку и надел ее, выбросив марлю через окно в кювет. Снова поглядев на себя в зеркало, он почувствовал мурашки по коже.
Из зеркала на него смотрел Юрген.
Он взглянул на нарукавную повязку с нацистской свастикой, красовавшуюся на левой руке.
Пауль вспомнил, как однажды подумал, что скорее умрет, чем нацепит на себя этот символ. И сегодня Пауль Райнер мертв. Сегодня я Юрген фон Шрёдер.
Он пересел с заднего сиденья вперед, вспоминая, каким был его брат. Его выражение надменного превосходства. Его манеру повышать голос, тем самым возвышая самого себя и заставляя всех остальных чувствовать себя низшими существами.
"У меня все получится, - думал Пауль.
– Вот увидим".
– Вперед, Манфред. Нельзя терять времени.
59
ТРУД ОСВОБОЖДАЕТ
Эту фразу из стальных букв он прочитал над воротами у въезда в лагерь. Однако эти слова были не более чем дополнительной преградой. Никто из тех, кто здесь находился, не заработал себе свободу.
Когда мерседес остановился при въезде, из боковой двери вышел сонный охранник в черной форме, бросил беглый взгляд внутрь машины с помощью фонаря и сделал им знак проезжать. Ворота тут же начали открываться.
– Как просто, - прошептал Манфред.
– Ты знаешь хоть одну тюрьму, в которую было бы трудно попасть? Проблемы возникают при выходе, - отозвался Пауль.
Ворота полностью открылись, но автомобиль не сдвинулся с места.
– Да что с тобой, черт побери? Не стой здесь!
– Я не знаю, куда ехать, Пауль, - ответил Манфред, вцепившись обеими руками в руль.
– Вот дерьмо.
Пауль открыл окно и сделал охраннику знак приблизиться. Тот мгновенно подбежал.
– Слушаю.
– У меня страшная головная боль. Сделайте одолжение, объясните моему тупице водителю, как доехать до начальника лагеря. Я привез из Мюнхена приказы.
– Сейчас здесь осталась только охрана в караульной.
– Так покажите, как туда добраться. Мы с этим придурком говорим на разных языках.
Охранник дал указания Манфреду, которому не пришлось притворяться, что он зол на своего "хозяина".
– Ты не слишком ли переусердствовал?
– Если бы ты знал, как мой брат обращался с прислугой... Это я еще изображаю его в лучшие дни.
Автомобиль Манфреда проехал мимо огороженной территории. С другой стороны они увидели группу заключенных, бегающих кругами вокруг столба, их правые ноги соединялись веревками. Когда падал один, то за ним летели на землю по меньшей мере четверо или пятеро.
– Встать, собаки! Будете этим заниматься, пока не сделаете десять кругов, не споткнувшись!
– орал охранник, наблюдающий за этой сценой.
– Не похоже на домашний очаг, - сказал Манфред.
Машина остановилась там, куда указал солдат у ворот, напротив низкого белого здания. У его двери, освещенной несколькими фонарями, стояли в карауле еще два солдата. Когда Манфред затормозил, Пауль дернул за ручку двери.
– Что ты делаешь?
– прошептал Манфред.
– Это я должен открыть тебе дверцу!
Пауль успел вовремя остановиться. Головная боль и дезориентация в последние минуты лишь усилились, и он с трудом мог ясно мыслить. Его охватил страх перед тем, что вот-вот произойдет. Мгновение он боролся с искушением приказать Манфреду развернуться и как можно скорее проехать несколько километров.
Нет, я не могу так поступить с Алисой. Ни с Юлианом, ни с самим собой. Я должен войти... будь что будет.
Дверь машины открылась. Пауль поставил ногу на бетонную поверхность и высунул голову. Два солдата тут же вытянулись по струнке и подняли руки в приветствии. Пауль вышел из мерседеса и повторил их жест.
– Вольно, - сказал он, переступая порог.
Внутри караульная выглядела простой маленькой комнатой, похожей на обычную контору, с тремя или четырьмя идеально аккуратными письменными столами, на каждом из которых красовался миниатюрный нацистский флажок, и портретом фюрера на стене - единственным украшением помещения. Возле двери стоял длинный стол, выполнявший, очевидно, роль регистрационной стойки, за которым скучал служащий с кислой физиономией. Увидев входящего Пауля, он тут же приосанился.