У либерал-демократов одна версия — убийство Кирова организовал Сталин, потому что убирал конкурента, ибо на 17 съезде партии депутаты хотели Кирова выдвинуть вместо Сталина. У этой версии много изъянов. Во-первых, судя по голосованию на 17 съезде, шансов у Кирова стать Генеральным секретарем не было, — если бы он вдруг задумал претендовать на этот пост. Во-вторых, и главное — Киров на этот пост не претендовал, не претендовал хотя бы потому, что Сталин для него был близким другом, причем в статусе «старшего» друга. Поэтому, как отметил в своей книге глава еврейской общины Харькова Э. Ходос, Киров и поступил соответственно, когда у партийцев возникла такая провокационная мысль: «Известен следующий факт: в 1934 году Косиор и Чубарь обратились к Кирову с предложением сменить Сталина у руля власти. Киров не только отказался, но и передал Сталину содержание разговора — результат известен».

Для известного одиночества Вождя, у Сталина к Кирову примерно с 1932 года были необычайно теплые дружеские отношения. Только с Кировым и отчасти с Молотовым Сталин мог полностью расслабиться, откровенничать, делиться сомнениями. Сталин посещал баню всегда один, затем исключением был только С. Киров. С ближайшими своими помощниками — Молотовым и Кагановичем Сталин в баню не ходил. «Киров был большой агитатор. Как организатор он был слаб», — отметил В. Молотов. У Сталина рядом были хорошие организаторы — Л. Каганович, В. Молотов, В. Куйбышев, а С. Киров был ценен для Сталина другими качествами: во-первых, как прекрасный зажигательный русский трибун, которого уважали рабочие. Во-вторых, для Сталина были ценными личные отношения с Кировым, который славился своей широкой щедрой улыбкой, веселым оптимистическим характером, шутками, своим откровением, прямотой, и Сталин был уверен — этот русский не предаст, Сталин в общении с Кировым расслаблялся, отдыхал душой и перегруженными мозгами.

К зависти многих С. Киров, приезжая в Москву, останавливался на ночевку по приглашению Сталина в его квартире. Недоброжелатели Сталина доказывая версию о причастности к убийству Сталина, выдвигают два аргумента: первый — ссылаются на Никиту Хрущева, который на 20-м съезде партии на закрытом заседании сказал, что к убийству Кирова причастен Сталин. Понятно, что «сверхмудрый» Хрущ после смерти Сталина ради очищения себя и партии перед народом всю грязь и кровь партии и её членов валил на «мертвого льва», на Сталина, вероятно, оправдывая свою мерзость тем, что и после смерти Сталин хорошо послужил своей партии.

Второй аргумент антисталинистов состоит в том, что Сталин якобы очень ревностно относился к своей власти и болезненно, ревниво воспринял голосование на 17 съезде партии в январе 1934 года, когда против Кирова проголосовало 4 делегата, а против Сталина, по свидетельству зам. председателя счетной комиссии Верховых, проголосовало 292 делегата. Тогда уязвленный Сталин приказал оставить официально против него три бюллетеня, а 289 бюллетеней уничтожить. Но тогда друг Сталина Сергей Киров не подвел, — успокоил Сталина, что на его место ни в коем случае не претендует, и откровенно поведал, что его некоторые партийные деятели подталкивали претендовать на пост генерального секретаря. И дружеские отношения Сталина и Кирова после съезда опровергают этот аргумент.

Уже после этого съезда, на котором отразилась жестокая сталинская коллективизация, мы можем наблюдать отношения Сталина и Кирова из дневника Марии Сванидзе: «После обеда у него было благодушное настроение, он подошел к международной вертушке, вызвал Кирова, стал шутить. Советовал немедленно приехать в Москву, чтобы защитить интересы Ленинграда. И. (Иосиф) любит Кирова, и ему, очевидно, после приезда из Сочи хотелось повидаться с ним, попариться в русской баньке и побалагурить» (из исследования Э. Радзинского).

В 1934 году после съезда Сталин именно с Кировым дружно составлял учебник истории России и СССР. Поэтому понятно, что когда Сталин узнал об убийстве 1 декабря 1934 года самого близкого, единственного друга С. Кирова, то немедленно приехал в Ленинград и на вокзале, шагнув с вагона с душевной болью, в сердцах, со словами «не уберегли Кирова» ударил наотмашь по лицу руководителя ленинградских чекистов Медведя. Даже злейшие враги Сталина не утверждают, что Сталин на вокзале, как талантливый актер, разыграл «театральную сцену»; как правило, критики и враги Сталина это многоговорящее событие на вокзале «забывают», проскакивают мимо.

Любопытно было наблюдать как в декабре 2009 года на петербургском «пятом» телеканале версию о заинтересованности и причастности Сталина к убийству С. Кирова изо всех сил неким сверхнаглым и сверхлживым образом пытались навязать телезрителям телеведущие исторической программы писательница-детективщица Татьяна Устинова и «лучший» историк Санкт-Петербурга Лев Лурье. В доказательство этой версии они продемонстрировали личное бредовое мнение какого-то правозащитника Григория Соломоновича Померанца, а в доказательство утверждения Устиновой, повторявшей многократно как «мантру» либералов — «Сталин заказал Кирова», «Это был заказ Сталина», горе-«историк» Лев Лурье привел потрясающий аргумент, доказательство — фантастическую, художественную книгу Гинсбурга-"Рыбакова" «Дети Арбата». И этим Лейба Лурье подписал себе как «историку» позорный смертельный приговор. И эта позорная, лживая телепрограмма современных «лисы Алисы» и «кота Базилио» от истории была показана по телевидению уже после того, как директором музея С. Кирова в С.-Петербурге Татьяной Сухарниковой к 75-летней годовщине убийства С. Кирова были преданы гласности в прессе и по телевидению в начале 2009 года важные, ранее засекреченные, дневники и письма убийцы Кирова Леонида Николаева, об этом Лурье и Устинова точно знали.

Из дневников и писем Николаева вырисовывается довольно «оригинальный» образ убийцы Кирова.

Рис. Леонид Николаев и его жена Мильда Друле. 

С детства Леонид Николаев был амбициозным графоманом и вредным завистливым кляузником. А взрослый Л. Николаев — это экзальтированный фанатичный коммунист-карьерист-неудачник и амбициозный дистрофик с ростом — 150 см, весом не более 50 килограмм вместе с революционным револьвером. В своём «Автобиографическом рассказе» (31 мая 1934 г.) Николаев пишет: «После революции я готовился быть профессором медицины». Это желание, скорее всего, связано было с тем, что болезненный Николаев в детстве из-за болезни ног много времени провел в больнице.