Возобновив наступление в середине ноября, через десять дней немецкие войска выдохлись. Генерал-квартирмейстер генштаба вермахта Вагнер докладывал Гальдеру: «Наши войска накануне полного истощения материальных и людских сил»{187}. 3 декабря командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок отметил в своём дневнике: «Судьбу сражения решит последний батальон»{188}.

Теперь представим себе другую картину: Ленинград капитулировал… И тогда уже не «последний батальон», а многие осаждавшие Ленинград дивизии немцев, финнов и испанцев, многие сотни самолётов, тысячи танков и орудий пополнили бы наступавшие на Москву войска группы армий «Центр». Если бы это случилось всего на пару недель раньше, а не в начале декабря, Москва могла пасть. Но этого не произошло. Зато в сражение, изменившее весь ход Великой Отечественной, были введены свежие резервы советского командования из Сибири, Урала и Дальнего Востока… Вот что значат на войне две недели, а порой — всего несколько дней!..

Я думаю, что СССР выиграл бы войну всё равно, ибо располагал гораздо более значительными людскими, материальными и духовными ресурсами для затяжной войны, чем Германия… Гитлер всё-таки плохо соотнёс пространство и силы, атаковав Советский Союз.

Для меня кажется очевидным, что стратегия «блицкриг» забуксовала и потерпела крах ещё под Ленинградом, хотя окончательно ясно это стало после сокрушительного поражения фашистов под Москвой: ведь группа армий «Центр» насчитывала более 2 млн. солдат и офицеров…

Это было начало конца фашистской авантюры, о котором Гитлер вовсе не думал, нападая на Советский Союз. Но, видимо, стал задумываться о возможности трагического исхода уже вскоре после начала войны, когда однажды, ещё в середине октября 1941 г., признался в кругу приближённых: «22 июня мы распахнули дверь и не знали, что за ней находится…» Вырвалось из подсознания фюрера, сболтнулось по нечаянности, а ведь и правда — не знали…

Повторю слова Сталина, которые Жуков передал своим генералам, отправляясь на Ленинградский фронт: «…либо отстоите город, либо погибнете там вместе с армией, третьего пути у вас нет».

Понимал ли Сталин, какую задачу он ставил Жукову? Безусловно. Он говорил о победе любой ценой. Это был приказ всем войскам, защищавшим Ленинград, всем его жителям, находившимся в блокаде. В высшей мере жестокий приказ.

Жестокость… Что и говорить, куда как приятней слыть в народе руководителем добрым, гуманным и милосердным, чем безжалостным и беспощадным, суть — жестоким.

Однако задумаемся, о ком — о какого масштаба личностях мы сейчас рассуждаем? О какой мере ответственности, возлежащей на этой личности, говорим?

Для абсолютного большинства людей, за исключением самого малого их числа, нет никаких препятствий быть добрыми, сочувствующими, сострадательными всегда, во всём и ко всем. А вот поди ж ты, везде и каждый божий день мы встречаемся с необъяснимой свирепостью, бессердечием, т. е. с жестокостью как порождением то злого ума, то трусливого сердца, то жажды сладострастия видеть другого униженным, а то и мёртвым… Если это не так, то кем же тогда, спрошу я, до отказа набиты тюрьмы России, как не жестокими существами?

В данном случае речь идёт о руководителе огромной страны, находившейся в состоянии самой масштабной за всю мировую историю войны, в которой её армия проигрывала одно сражение за другим, отступая на всех фронтах. И которую можно было проиграть полностью… Война бескомпромиссная, на полное уничтожение существующего общественного строя и абсолютного большинства почти двухсотмиллионного населения (прежде всего — русских, украинцев, белорусов, евреев и других народов). Речь идет о такой войне, когда в случае победы Гитлера лучшие города страны — Ленинград, Москва и другие — по воле фюрера должны были быть стёрты с лица земли. Речь о войне, проиграв которую оставшееся в живых население «низших рас» уничтожалось, и только малая его часть превращалась в рабов. В тысячелетней истории России ставилась точка.

Руководитель побеждаемой в тот момент страны — Сталин знал и понимал всё это. Мог ли он в такой ситуации отдать не жестокий, а какой-нибудь другой приказ? Этакий добрый приказ? Какой ещё? Я не могу себе представить.

Из всех человеческих способностей самая трудная и самая редкая — умение управлять. Управление — высочайшее из искусств. Это аксиома. Управлять — значит волеть; насилие — это правая рука политика.

Тому, кто не управлял людьми, хотя бы крупными организациями, рассуждать о решениях государственных деятелей, а тем более полководцев, конечно, можно (свобода мнений!), но цена таким умозаключениям — ломаный грош в базарный день.

Как могут высказываться категорично на эту тему те, кто не управлял событиями и процессами в огромном хитросплетении экономических интересов, политических взглядов и идеологических воззрений миллионов людей? Кто не совершал революций? Кто не управлял государством? Кто не участвовал ни разу хотя бы в одном бою?

Управление государством — занятие жестокое по определению. Государство само по себе — это инструмент насилия, подразумевающий наличие в нём правоохранительных и карательных органов, армии, необходимой не только для обороны, но и для нападения. Главе государства в качестве долга перед страной дано право в нужный момент быть жестоким: лишать людей должностей и свободы, а в крайних случаях — посылать на смерть, отнимать у человека жизнь.