— Незадолго до окончания антракта. Я принес ей бокал шампанского, заглянул в ложу и испытал сильнейшее потрясение.

— Вы уверены, что в тот момент она была мертва?

— Абсолютно. Я несколько раз позвал ее по имени, потом пощупал пульс. Безуспешно. Я остолбенел.

— Шоу должно продолжаться — кажется, так звучит эта мантра? В ложе вашего театра остывала покойница…

— Ее никто бы не увидел. Она упала на пол.

— Долго идет второе действие?

— Примерно час с четвертью.

Даймонд ужаснулся:

— И вы на все это время оставили ее в ложе?

— Мне показалось, так будет лучше всего. Решение пришлось принимать самому. Фрэнсиса поблизости не оказалось.

— К тому времени он уже уехал?

— Понятия не имею.

— Вы кому-нибудь говорили о случившемся?

— Клянусь, о нем знал только я.

— Если Клэрион убили — а вполне возможно, что так и было, — нам понадобится знать, кто где находился во время антракта.

— Я пытался образумить Шнайдер.

— Шнайдер?

— Это фамилия персонажа, которого она играет. Так все ее зовут. Она подняла шум из-за Серой дамы. Видимо, заметила Клэрион в ложе — но не мог же я сказать ей, кто там на самом деле!

— Клэрион могли увидеть из зрительного зала?

— Нет. Она сидела в глубине ложи. Ее могли заметить разве что со сцены.

— Значит, любой из актеров на сцене мог ее увидеть?

— Они могли заметить, что в ложе кто-то есть, но узнать сидящего в ней — вряд ли.

Даймонду стало ясно, что напасть на Клэрион мог любой заглянувший в ложу. Узнать, что Клэрион в театре, мог кто угодно из актеров и театрального персонала. Мелмот и Шерман точно знали, что в ложе находится она — как и охранник Чарли Биннс.

Следующим Даймонд допросил Биннса:

— Как вы узнали о тайном визите Клэрион?

— Мистер Мелмот подошел к служебному входу и сообщил мне.

— Вы больше никому об этом не говорили?

Вопрос не понравился охраннику.

— За кого вы меня держите?

— Что же было дальше?

— Я в точности исполнил все распоряжения мистера Мелмота. Дождался у дверей, когда Клэрион подъедет в черном лимузине. Проводил ее через служебный вход и вверх по лестнице в ложу.

— Она что-нибудь сказала, когда вышла из машины?

— Ничего. Она прикрывала лицо шарфом, на голове у нее был капюшон куртки. Я предложил ей следовать за мной.

— Она казалась встревоженной или нервной?

— Откуда мне знать, если я видел только ее глаза?

— На пути к ложе вы никого не встретили?

— Никого. Я проводил гостью в ложу и снова вернулся к служебному входу. Там и пробыл до конца спектакля.

Простой исполнитель. Тем лучше для него.

Даймонд поспешил наверх, решив вытянуть хоть что-нибудь из доктора Сили.

— Так что же стало причиной ее смерти? — допытывался Даймонд. — У меня внизу сидят пятьдесят человек, рвущихся по домам. Вы ничего не хотите мне сказать?

— Насчет ее смерти? С выводами я повременю. До вскрытия.

— Неужели у вас даже подозрений нет?

— Дорогой мой, я ученый. А подозрения — это домыслы.

— Поставим вопрос иначе: ее могли убить так, чтобы не осталось никаких следов?

— Вполне возможно, только не спрашивайте, каким образом, иначе мы застрянем здесь на всю ночь.

— Слушайте, если вы ничего не скажете мне, я пропал.

— Я могу сообщить вам кое-что о жертве, — смягчился Сили. — Взгляните на ее руки. — И он закатал рукав серой куртки.

Даймонд наклонился и присмотрелся. На внутренней стороне предплечья отчетливо виднелись шрамы.

— Она наркоманила?

— Нет. От инъекций таких шрамов не остается. Она неоднократно резала себе запястья.

Такие события, как смерть поп-звезды, обречены становиться международными сенсациями. Еще до полуночи в тот же четверг телефоны в полиции раскалились от звонков представителей прессы. Даймонд официально подтвердил, что Клэрион Калхаун действительно нашли мертвой в театре «Ройял», и назначил на следующее утро пресс-конференцию.

Рано утром в пятницу он позвонил Ингеборг:

— Помнится, я просил вас собрать сведения о Клэрион. А вы ни словом не обмолвились о том, что она резала себе вены.

— Видимо, она старательно скрывала это. Но теперь я припоминаю, что на всех фотографиях руки у нее прикрыты.

— Сили говорит, что может изучить шрамы в ультрафиолетовом излучении и приблизительно определить их давность.

Ингеборг вернулась к основному вопросу:

— Думаете, она могла и лицо себе сжечь каустической содой?