Опять-таки кого они балуют, падая, — своих сексуальных партнеров или самих себя?

— Я аморальная, да? Это плохо?

— Нет, — говорю, — что ты! Это как раз хорошо!

Довлатов: «Это был лучший день моей жизни. Вернее — ночь. В город мы приехали к утру».

Однако после этого и началось хождение Довлатова по мукам и длилось всю их совместную жизнь. Он что же, ожидал встретить несверленую жемчужину? необъезженную кобылицу? О, эта наша мужская мечта первым распечатать запечатанную Богом женщину!

Продолжаю цитировать «Филиал», где не просто авторский герой, но автопортрет Сережи Довлатова. Тем этот любовный роман и хорош.

«Ты должна мне все рассказать. Абсолютно все.

— Не спрашивай.

А я и рад бы не спрашивать. Но уже знаю, что буду спрашивать до конца. Причем, на разные лады будет варьироваться одно и то же:

— Значит, я у тебя не первый?

— Ты второй.

Вопрос количества тогда стоял довольно остро. Лет до тридцати я неизменно слышал:

— Ты второй.

Впоследствии, изумленный, чуть не женился на девушке, у которой, по ее заверениям, был третьим.

— Я хочу знать, кто научил тебя всем этим штукам?!

— Что? — произнесла она каким-то выцветшим голосом. — Сумасшедший… Сумасшедший…»

Довлатов: «Я полюбил ее. Я был ей абсолютно предан. Она же пренебрегла моими чувствами. По-видимому, изменяла мне. Чуть не вынудила меня к самоубийству. Я был наивен, чист и полон всяческого идеализма. Она — жестока, эгоцентрична и невнимательна». А за два года до смерти Сергей Довлатов писал Асе Пекуровской о ее равнодушии и своих обидах: «…Я считал себя жертвой, а тебя — преступницей».

А может, Асетрина из породы богомолов, самка которых уничтожает самца после соития?

Возвратимся к крепости, которая оказалась не такой уж неприступной, а по собственному велению и хотению отдалась на волю победителя и кое-чему его научила, не просто оставив осадок, но отравив ему всю победу. Их супружество сопровождалось ее изменами, о чем пишут оба, а вдобавок сторонние наблюдатели, типа великого путаника и биографа-подмалевщика Валеры Попова. Однако Довлатова сводили с ума не соперники, а предшественник. Почему я пишу в единственном числе? Да потому что Сережа произвел в уме некоторую генерализацию, сосредоточившись на одном человеке, без разницы, сколько их было на самом деле. Богатый и лощеный адвокат Фима Койсман, который всюду сопровождал Асю Пекуровскую, до того как на ее небосклоне появились более родственные ей как филологу, пусть и непризнанные, поэт и прозаик, появились и стали соперниками, и, кто знает, может, это соперничество подстегивало, подхлестывало, возбуждало любовное чувство каждого?

Какая любовь без соперника! Как в том анекдоте: «Пока я был в командировке, к моей кто-нибудь заходил? Нет? Ну так и я не пойду». О латентном гомосексуализме промолчу. Не до такой все-таки степени!

Соперничество в порядке вещей, а кой-кому позарез. Варианты могут быть самые разные: у меня здесь, в Нью-Йорке, приятель, который предпочитает платить за любовь, чем получать ее даром. Да мало ли! Но чтобы в спорной ситуации, постфактум и ретро, каждый приписывал победу другому? Извиняюсь, что-то я не секу. Странно, правда? В таких случаях ошибаются обычно в другую сторону. Кто из них опередил другого на деле? И в деле? Кто-то из них запамятовал, но кто? Лучше уж искажение памятью, чем стертость забвением. А спросить теперь не у кого. Разве что у бывшей девицы, но женщины в таких случаях предпочитают фантазии. Тем более бывшая девица склонна к сочинительству.

Или полуправде.

Половина правды есть целая ложь.

В этой невнятной, оксюморонной, гипотетической ситуации, когда я строчил свой шедевр о Бродском «Post mortem», я и предположил, что Довлатов официально, то есть прилюдно отрицал свою победу, боясь мести, хотя победил в честном поединке еще до того, как Бродский отправился на хайджак. А здесь, в Нью-Йорке, Довлатов боялся не поэта-лауреата, а пахана Монте-Кристо, коим стал в изгнании рыжий гений и городской сумасшедший, беря реванш за все свои прежние унижения и поражения. К такому опрометчивому пришел я выводу. См. приведенные в этой книге соответствующие главы из той заветной, о Бродском, а какой получится эта — пока не знаю. Хотя догадываюсь.

А теперь мысленно перенесемся из одного любимого города в другой любимый город, паче у Нью-Йорка и Санкт-Петербурга был один голландский прототип — Амстердам, по образу и подобию которого оба города возводились. Увы, из-за крутой занятости этой книгой не удалось мне слетать на крыльях любви в «отечество белых головок», дабы поспеть на Васильевский остров, где в пятницу 4 апреля 2014 года состоялся вечер, одно название которого привело меня в содрогание и заставило пересмотреть собственную концепцию отношений вершинных фигур изящной русской словесности с вышеупомянутой девой, что на старости лет тоже подалась в ту самую изящную словесность, где мы с тобой, читатель, сейчас находимся. Что делать, придется ограничиться анонсом о визите старой дамы в родной город.

Музей-галерея современного искусства Эрарта и Санкт-Петербургский центр гуманитарных программ приглашают на литературно-музыкальный вечер «Довлатов, Бродский и Аксенов любили Асетрину», с участием самой дамы сердца выдающихся литераторов — Аси Пекуровской (США). Партию фортепиано исполняет дипломант конкурса Королевы Елизаветы в Брюсселе Анна Борисова (Москва).

Центром события будет сама личность, легенда и первая красавица Ленинграда 70-х Ася Пекуровская — филолог, писатель, создатель и руководитель книгоиздательства Pekasus (США). Ася — непосредственный участник литературной жизни 70-х, ее любви добивались наши литературные титаны: Бродский, Довлатов, Аксенов и др. «Суперприз» достался Сергею Довлатову, от брака с которым у Аси родилась дочь Маша. Это первый визит Пекуровской в родной город после 40 лет уединенной жизни в Северной Америке.