Шрифт:
– Атака!
В этот раз он попал хорошо. Сразу несколько снарядов ударили вражескому бомбардировщику в правое крыло. Один из разрывов пришелся на мотор, и тот сразу выплюнул клуб жирного черного дыма. Винт словно захлебнулся в этом дыму, превратился в серый диск и тут же замелькал лопастями. Все это проплыло в прицеле, как в замедленном кино, и тут же сгинуло под капотом. Перегрузка вновь вдавила в сиденье. Они вышли из атаки, в очередной раз разменять скорость на высоту, и потянули вправо, чтобы вновь зайти от солнца.
Атака получилась удачной. Один из бомбардировщиков падал. Он горел от носа до хвоста и походил на подожженную бочку с бензином. Большая часть немцев поворачивала, но одно из звеньев упрямо шло к цели. За ними, на расстоянии пары километров, шла третья девятка, и над ней болталась пара «мессеров». Откуда они там взялись, Виктор даже не видел.
– Атакую худых! Серега, Стас, бейте третью девятку!
С «мессерами» они разошлись левым бортом и сразу же рванули вверх. Вражеские летчики сходиться два на два не захотели, потянули в сторону нашей готовящейся к атаке четверки. Те уже пикировали вниз, на бомбардировщики, и немцы пристроились следом.
– Худые на хвосте!
«Лавочки» рванули в стороны, но «мессера», обстреляв одного из наших, ушли вниз.
– Повторяем атаку!
– Дед, прошу помощи! – Славка пыхтел, словно паровоз. – Зажимают…
– Пробуй отрываться к нам. Сейчас.
Времени, чтобы снова собрать группу и ударить по бомбардировщикам кулаком из шести «лавочек», уже не оставалось – немцы подобрались к цели слишком близко. Но бить было нужно, чем есть и как есть. Иначе все зря…
– Четырнадцатый, тридцать первый, атакуйте!
Он плавно отдал ручку от себя, опуская нос истребителя вниз. Ощетинившийся огоньками пуль строй бомберов наплывал быстро и неумолимо. Все эти разноцветные огоньки неслись прямо в лицо, их было столько, что и не сосчитать. И каждый из них был смертью…
Саблин начал стрелять метров с пятисот по крайней левой машине. Сперва мазал – трассы ложились куда-то за хвост серого, раскрашенного темными вертикальными полосами бомбардировщика. Потом пушки почему-то перестали стрелять, а строй бомбардировщиков оказался вдруг сзади выше. «Лавочка» не горела, мотор работал исправно, и сам он был жив-здоров. Это казалось чудом.
Ведомый был на своем привычном месте. Он тоже, судя по всему, был цел, и это тоже было чудом. Но самое удивительное было выше. Девятка бомбардировщиков разворачивалась. Пары Кота и Улитки только заходили в атаку, но бомбардировщики уже сбросили бомбы и, рассыпавшись, удирали домой.
Любовался проделанной работой Виктор недолго. Бой продолжался, нужно было выручать Ларина, нужно было разобраться с появившейся с юга восьмеркой немецких истребителей. Он вновь потянул ручку на себя, хотя сил после этой самоубийственной атаки уже не оставалось…
– Я Дракон! Вижу противника! – раздался властный, откуда-то знакомый голос. – Я Дракон, атакую!
От солнца показалась россыпь точек. Их было много – десятка полтора, и это были наши…
… Через три минуты все было кончено. Немцы, получив трепку, уже таяли на горизонте. Внизу, на черной, перепаханной взрывами земле добавилось еще два дымных костра – пилоты «Яков» показали, что они тоже умеют сбивать…
– Дед, благодарю за бой. Можете идти домой, – голос у радистки звенел от радости. – Подтверждаю падение четырех «Юнкерсов» и «мессера». Дед, мы вас поздравляем…
– Дед, поздравляю! – голос у «Дракона» чуток потеплел. – С тебя причитается…
– Принял, домой! – Виктор подумал, что это какая-то странная мода, поздравлять сразу после боя. Впрочем, сегодня он заслужил – сбили четверых, а его все живы-здоровы. Правда, машина Улитки явно повреждена, но вроде не смертельно – долетит. В любом случае внизу уже свои…
– Ви-итька-а! – Палыч полез в кабину, не дожидаясь, пока остановится винт, облапил, едва не оторвав шею. – Поздравляю! Молодец, чертяка!
Могучие руки техника выдернули Виктора из кабины, словно пробку из бутылки. Он вдруг полетел прямо в окружившую самолет толпу, но упасть ему не дали.
– Качай, ребята!
Десятки рук подхватили Виктора, и небо на какую-то секунду вдруг стало ближе.
– Еще!
– Еще!
Вокруг толпился весь полк: краснощекий, видимо принявший на грудь, Шубин, радостно возбужденный Соломин, снисходительно посмеивающийся Иванов, кривящий в глупой улыбке рот Рябченко. Вокруг были все свои, ставшие за последние полгода едва ли не семьей.