Прошло немало времени, прежде чем герцог смог оправиться от потрясения и заговорить.

– Ваше Величество, – произнес Бэкингем, и восхищение, прозвучавшее в его голосе, стало лучшим свидетельством искренности его речей, – когда вы прибыли в Англию, я видел в вас капризного ребенка, которого судьба сделала моей госпожой. Когда вы спасли Джона, я разглядел в вас удивительную женщину, умную и красивую. Сейчас же я вижу перед собой королеву. Будьте ею до конца, и дайте мне высказаться, а потом судите.

– Я слушаю вас, милорд, – кивнула Генриетта.

– Между Англией, Испанией и Францией уже давно идет война, – заявил герцог. – Только сражение идет не на поле битвы, а в кабинетах Эскориала, Лувра и Уайт-Холла. А спокойствия в Европе нет и не будет, пока не падет империя Габсбургов, этот колосс на глиняных ногах. Все, что вы сказали, правда, но господин кардинал упорно желает воевать чужими руками, хотя и понимает, что дело Кристиана Датского и протестантской коалиции проиграно. Глупец! Франция все равно будет воевать с Габсбургами, у них слишком много противоречий, чтобы их можно было уладить мирным путем. Но если бы это произошло сейчас, а кардинал не был бы так глуп и пожал бы мою протянутую руку, то не прошло бы и года, как Испания пала.

– Тогда зачем вам мир с испанцами? – спросила Генриетта.

– Ваше Величество, да неужели вы думаете, что Оливарес всерьез заключил мир с французами? Испанские дипломаты пытаются не допустить сближения Англии и Франции, поэтому и манят французов призраком мира, собирая силы для решающей схватки. А я не собираюсь дожидаться, когда король Филипп построит новую «Армаду» [68] , и раз Ришелье не желает воевать с Габсбургами вместе с Англией, пускай воюет один. А я заставлю его выйти на поле боя.

– Заговор…

– Заговор – это большой шанс для Англии. У меня не получилось договориться с кардиналом, возможно, получится с его преемником. Но никогда нельзя исключать возможности поражения. Если это произойдет, то для Ришелье должно стать неприятным сюрпризом заключение англо-испанского договора. Я подозреваю, что угроза двойного нападения заставит кардинала вернуться за стол переговоров и оставит в покое протестантов Ла-Рошели. Тогда войны с Францией не будет.

– А Протестанская уния? – воскликнула королева. – Неужели наши союзники простят такое предательство?

– Вот поэтому, Ваше Величество, мои переговоры с испанцами должны проходить в строжайшей тайне. Мне не нужен союзный договор, мне достаточно секретного соглашения.

«И если оно попадет в руки де Молина, то мне конец», – подумала Генриетта.

– Вы что-то сказали, моя королева? – поинтересовался герцог.

– Меня не устраивает ваш план, милорд, – заявила Генриетта. – Прежде всего, потому, что французский заговор подразумевает убийство короля, то есть моего брата. Неужели вы думаете, что я это допущу?

– А… Вы и это знаете, – смутился Вилльерс.

– Знаю, милорд, знаю, – усмехнулась королева.

– Я уверяю вас, Ваше Величество, если король примет требования заговорщиков, его жизни и короне ничего не будет угрожать, – неохотно произнес Бэкингем. – Я сделаю для этого все возможное… и невозможное… если вы не станете мешать моим переговорам с испанцами.

Он подошел к королеве и склонился над ее креслом, глядя ей прямо в глаза.

– Будьте моим союзником, миледи, – чарующе улыбнулся Джордж. – А я стану вашим самым преданным другом…

Он скользнул нескромным взглядом в глубину декольте ее платья, любуясь ее великолепной грудью.

– Черт возьми, сударыня, скажите «да», – тихо попросил он. – Даже если моим надеждам и не суждено сбыться, я буду утешаться мыслью, что у меня был самый очаровательный союзник в мире.

– Ну, знаете ли, милорд, – проговорила королева, совершенно сбитая с толку странным поведением министра. – У вас удивительная манера проводить переговоры. Если бы я вас совсем не знала, я бы решила, что…

– Ваше Величество?

– Ничего, – махнула рукой Генриетта, улыбаясь. Но, перехватив его лукавый взгляд, продолжила:

– Я бы решила, что вас интересует не политика.

– Вы правы, миледи, – торжественно подтвердил Бэкингем. – Политика меня интересует лишь отчасти, но сейчас я вынужден говорить о ней с самой прекрасной женщиной на свете.

– Ай-я-яй, вы – страшный человек, герцог, – заявила Генриетта. – Неужели вы думаете, что, расточая мне комплименты, добьетесь желаемого?