– Бросай, ну его к черту! Помоги лучше здесь… Быстро погрузив все вещи, он торопливо обнял жену, помог ей взобраться на подводу. Сунув вожжи в руки Лукьянову, приказал:

– Жми во весь дух. Адрес жена знает… Да смотри, к вечеру чтобы снова был здесь!

Разгоряченные кони рванули с места, взметая комья грязного снега. Соликовский долго смотрел вслед удаляющейся подводе. Потом, тяжко вздохнув, взял Подтынного за рукав шинели.

– Ну, пойдем…

По дороге в полицию оба молчали. Подтынный с затаенной тревогой посматривал на своего начальника. Он понимал, что немецкий комендант сообщил Соликовскому какие-то чрезвычайно важные новости. Он даже догадывался, о чем шла речь, – растерянность Соликовского, поспешное бегство из города его жены подтверждали эту страшную догадку, – и ждал только, что Соликовский сам расскажет ему обо всем, ведь, он последнее время был довольно откровенен со своим заместителем. Но Соликовский молчал. Уже возле самого барака он негромко сказал:

– Ночью придется тебе съездить в Ровеньки. Отвезешь тех троих… Гендеман приказал. – И вдруг, зло ковырнув сапогом валявшуюся на дороге ледышку, яростно выругался.

Поднимаясь по ступенькам в барак, неожиданно спросил:

– Ночуешь ты где? У своих?

– Ну да, со стариками, за городом, – отозвался Подтынный.

– Советую перебраться поближе. А то еще лучше – устраивайся прямо в полиции, со мной вместе. Всегда под рукой будешь, да и вообще… – он недоговорил и, закашлявшись, потянулся за папиросой.

До самого вечера Соликовский ходил мрачный как туча, нетерпеливо поглядывая на часы.

Когда на белесом от мороза небе засветились первые звезды, вернулся с подводой Лукьянов, Соликовский встретил его на пороге, хмуро спросил:

– Отвез?

Лукьянов молча кивнул головой.

– Хорошо. Лошадей не распрягай. Пусть постоят во дворе.

Возвращаясь к себе в кабинет, Соликовский кивком позвал с собой Подтынного. Когда оба вошли, он закрыл дверь на крючок. Подойдя к столу, резким движением выдвинул ящик, вынул бутылку водки.

– Выпьем! За то, чтоб не последнюю…

Кто-то подергал снаружи дверь. Соликовский неторопливо скинул крючок. В щель просунулась курчавая голова молодого полицая.

– Чего тебе? – недовольно спросил Соликовский…

– В камерах воды нет… Просят пить…

Соликовский посмотрел на ручные часы.

– Потерпят… Немного уже осталось…

– С утра не пили… Очень просят… – шмыгнул носом полицай.

Соликовский нетерпеливо махнул рукой:

– Ну ладно, возьми ведро и сгоняй кого-нибудь из арестованных к колодцу. Пусть напьются перед смертью…

Дверь снова захлопнулась. Было слышно, как полицай, гремя пустым ведром, протопал по коридору, крикнул: «Чернышев, возьми ведро, пойдем!» Скрипнула входная дверь, и снова стало тихо.

Соликовский и Подтынный вернулись к столу. Неожиданно тишину полоснули два выстрела – один за другим. Где-то недалеко испуганный голос прокричал: «Стой! Стой!», за окном пронеслась чья-то темная фигура.

Резко распахнулась дверь. На пороге стоял полицай с перекошенным от испуга лицом. В одной руке он держал винтовку, в другой – ведро с водой. Сквозь дырочку, пробитую пулей, из ведра бойко била прозрачная струйка.

– Убежал… Чернышев… Бросил ведро и убежал. Я стрелял… вот… – полицай поднял повыше простреленное ведро, как бы призывая его в свидетели.

Бешено сверкнув глазами, Соликовский вскочил, грохнул кулаком по столу…

Иван Чернышев был арестован полицией недели две назад вместе с другими комсомольцами, названными Почепцовым в кабинете Зонса. На первом же допросе он признался, что знал о существовании молодежной подпольной организации, был знаком с некоторыми молодогвардейцами, но сам в ней не состоял и никакого участия в ее деятельности не принимал. Позже, попав в лапы «майстера», он под пытками слово в слово повторил свои показания. Зонс устроил ему очную ставку с Почепцовым. Не выдержав прямого и открытого взгляда своего давнишнего знакомого, Почепцов признался Зонсу в том, что назвал Чернышева участником «Молодой гвардии» по ошибке.

Это спасло Чернышева от казни, но не надолго. Полицаи не решились отпустить его домой – он слишком много узнал, сидя в сером бараке. Его продолжали держать под арестом. Теперь, перед бегством из Краснодона, Соликовский принял меры, чтобы уничтожить свидетелей своих деяний в сером бараке. Он распорядился снова арестовать Витю Лукьянченко, которого сам отпустил домой несколько дней назад за отсутствием доказательств его вины. Витя был включен в список обреченных на казнь. Такая же участь ожидала и Чернышева…

Яростно пнув ногой ведро, Соликовский выхватил пистолет. Подскочив к полицаю, рванул его за грудь, поволок к стене.

Чья-то сильная рука легла ему на плечо, скрипучий голос провизжал над ухом:

– Ви отшен много болтайт… Не карашо…

Шеф гестапо небрежно оттолкнул Соликовского в сторону, полицая вышвырнул за дверь.

– Пора делайт конец, – проговорил он, холодно взглянув на Соликовского. – Я хочу смотрейт, как русский партизан умирайт…

Прислонившись спиной к косяку двери, «майстер» молча наблюдал, как полицаи выволокли из камер Нюсю Сопову, Сережу Тюленина, Витю Лукьянченко, скрутили им руки проволокой, бросили в стоявшую во дворе подводу. Затем вышли, шатаясь от слабости, Миша Григорьев, Анатолий Ковалев, Юра Виценовский, Владимир Загоруйко.