– Ну, – сказал лейтенант. – Короче!

– Нужно, чтобы он кричал.

До Палишко сначала не дошло. Потом дошло. Но он так ничего и не сказал, и Генка кинулся уточнять:

– И сказать этому, который там, что мы не перестанем, пока он не откроет. Так?

– Делай, – сказал Палишко. – Давай, командуй, только быстро!

Гена был начитанный мальчик с развитым воображением. Он думал над решением проблемы и вспомнил, что видел на столе подходящую вещь.

Он обшарил стол и нашел то, что нужно. Ручки и карандаши уже растащили, в известных целях помылили и бумагу, но на эту штучку никто не позарился – назначение ее было неясно. Генка при всей своей начитанности сам не знал, как она называется и для чего нужна, но выглядела она как самое то, что надо. Может быть, и делать ничего не придется – пленник посмотрит на хромированные клыки, два снизу и два сверху, посмотрит и испугается холодного стального блеска… Испугается так, как боится его сам Гена.

У Гены Остапчука было очень живое воображение.

Беляк лежал на полу, закрыв глаза, – с понтом, без сознания. Но Палишко знал, по дыханию слышал, что гад притворяется.

– Ну? – спросил лейтенант. – Очухался?

Беляк открыл глаза. Насколько смог. И опять за свою шарманку:

– Да, я в сознании и готов принять вашу сдачу в плен…

Ну не ебнутый ли? Палишко кивнул Остапчуку: давай командуй.

– Значит, так, – в голосе солдатика даже металл какой-то появился, – тащите сюда, на середину, это кресло и привяжите его.

С кресла все подушки уже поснимали для раненых, остался только железный костяк, рама. И эту раму Анисимов и Степцов, как зайчики, вытащили на середину, не дожидаясь пинка со стороны лейтенанта.

И тут-то Палишке стало страшно. Только деваться-то уже некуда.

– Сколько у вас раненых? – гнул свое беляк. – Сколько из них уже умерло?

Его подхватили под руки, перетащили на останки кресла и, перекинув локти через спинку, привязали запястья к ее стальной поперечине. Руки тут же оказались вывернутыми, как на дыбе, – спинка была слишком широкой. Спохватились, что сначала одежду снять надо было – ладно, разрезали, стянули на локти.

– Четверо, сука, – сказал Палишко. – И ты за каждого ответишь, понятно?

Беляк повернул голову. Налитые кровью глаза выглядели жутко.

– Знаешь, от чего умирают большинство раненых, если не оказать помощь вовремя? От шока. Ты вообще знаешь, что такое шок? В медицинском смысле, а не то, что у тебя было вчера, когда ты в магазине увидел тридцать сортов пива?

И тут Палишко окончательно убедился, что перед ним нелюдь. Человека бы или совесть прохватила, или страх за свою шкуру, а этот…

Он взял радио, включил рычажок в режим передачи.

– Ему скажи. Человеку своему, который там сидит.

– Я тебе скажу, лейтенант Палишко. И твоим быкам. Шок отличается от других… сосудистых состояний… тем, что его запускает центральная нервная система. Мозг, – беляк запрокинул голову для длинного, какого-то мучительного вдоха, – или то, что вам его заменяет… получает болевой сигнал предельной мощности…

Остапчук взял его этой блескучей хреновиной за ухо и сначала проколол, а потом рванул на себя.

Звук получился такой, что Палишко чуть не вытошнило – но крик тут же заглушил его. И видно было, что беляк старается сдержаться – а ничего не выходит, само из горла рвется, все тело вопит. Палишко хотел ему под самый нос радио сунуть, но он головой мотал, пришлось за волосы придержать.

– Нет, – простонал гад. – Нет… нет…

Ага, сломался, паскуда.

– Давай, проси, – сказал лейтенант. – Проси теперь!

– Нет, – беляк выдохнул. – Не такая. Эта вызовет максимум коллапс… а шок… шок – это сигнал о массированной кровопотере. Ты понимаешь… что значит «массированной»… лейтенант?

Палишко мигнул Остапчуку: продолжай. Тот поддел зубчиками тонкую кожу над ключицей, щелкнул, рванул…

Анисимова вывернуло.

На этот раз беляк орал громче и дольше, но, когда выорался, снова уставился Палишке в лицо щелочками подбитых глаз:

– Мозг… выбрасывает в кровь… а-адреналин и эн-ндорфины. Пери… ферийные… сосуды резко сжимаются. Человек бледный, как простыня. Но он может двигаться… бежать… даже драться… какое-то время. Это – эректильная фаза…

Остапчук снова поддел, сжал, рванул… На этот раз эректильная фаза у беляка продолжалась недолго: повыл чуть-чуть, подергался, сник и тут же заблевал себя какой-то коричневой жижей. Кофе, наверное.

– Воды, – скомандовал Остапчук. Старослужащие понеслись выполнять команду.

Беляка трясло, у него стучали зубы.

– Вторая фаза, – проговорил он, еле ворочая языком, – называется… торпидной. Теперь… организм бросает все ресурсы… на самое главное. Сердце. Легкие. Мозг. При шоке… человек не теряет сознания… Мозг работает до конца. Остальные органы… как получится. Запускается порочный круг…

Какой именно – он так и не договорил: Остапчук снова взялся за дело.