— Конечно, конечно, — закивал головой Ивлев. — Вы же меня знаете. Ни одна живая душа о том не узнает.

Бахметьеву понадобилась почти седмица, дабы уладить свои дела на службе. По его подсчётам поездка в Никольск должна была занять, по меньшей мере, месяц. Сложность заключалась в том, что на это самое время была запланирована инспекция Пятигорского пехотного полка, в которой он должен был принять непосредственное участие. Но Георгию Алексеевичу удалось убедить начальство, что Вершинин не хуже справится с данным поручением. Для Вершинина то был шанс проявить себя, и он немедля ухватился за сию идею. Уладив, таким образом, дела к всеобщему удовольствию, Бахметьев получил возможность отлучиться из столицы по своей личной надобности надолго.

Путешествие было утомительным. Добравшись до Москвы поездом, далее Георгий Алексеевич проследовал на почтовых, почти не останавливаясь в дороге. Спал он в почтовой карете, столовался на почтовых станциях. К тому же пускаться в дорогу поздней осенью было удовольствием весьма сомнительным. Первый снег застал его в Вологде. Он тихо падал мягкими пушистыми хлопьями в сумраке ненастного утра, создавая дивное кружево на голых ветвях деревьев, опускался на дорогу, где тотчас таял под копытами лошадей, обращаясь в жидкую грязь.

Кляня на чём свет стоит, сырость и слякоть, возница погонял измученных лошадей. Экипаж то и дело увязал в глубоких колеях. Пассажирам приходилось выходить, дабы громоздкая карета могла сдвинуться с места. К концу своего путешествия Георгий Алексеевич был страшно зол, но даже не помышлял о том, чтобы вернуться в Петербург не разузнав ничего.

Наконец, въехали в Никольск. В конце ноября маленький городишко в полторы сотни домов являл собой весьма унылое зрелище. Одно радовало, что, пожалуй, разыскать здесь кого-либо труда не составит. Сняв комнату в единственном постоялом дворе, Георгий Алексеевич направился в местный полицейский участок.

Участковый пристав при его появлении вытянулся во фрунт, одёрнул засаленный спереди мундир и поправил фуражку.

— Ваше благородие, — щёлкнул каблуками служака, — участковый пристав Латкин к вашим услугам. Чем могу служить?

— Граф Бахметьев, — представился Георгий Алексеевич, невольно усмехнувшись такому служебному рвению, и принялся излагать суть дела, приведшего его в Никольск.

— Девица Воробьёва, говорите, — покосился на него пристав. — Как же слыхали. Дом Воробьёвых он же почитай на самой окраине будет, — охотно начал делиться сведениями служащий сыска.

Отослав подчинённого, проводившего графа в его кабинет взмахом руки, Латкин предложил посетителю присесть.

— Никак замешана в чем? — сверкнула глазами пристав. — У нас ведь здесь, знаете, народец разный бывает. Ссыльных хватает. Идеи у них тут всякие витают, но мы это на раз пресекаем.

— Нет, не замешана, — поспешил уверить своего собеседника в государственной благонадёжности mademoiselle Воробьёвой Георгий Алексеевич. — Дело личного характера.

— Вон оно что, — потерял интерес к беседе пристав. — Ну, так я вам провожатого дам. До дому вас проводят, ваше сиятельство, а дальше вы уж сами.

Шагая в сумерках по грязным узким улочкам в компании городового, Бахметьев на ходу придумывал доводы, которые намеревался пустить в ход, дабы убедить Веру вернуться в Петербург. Не мог же он увезти её силой против её воли!

— Вот, туточки это будет, — остановился городовой, указывая на покосившееся деревянное строение. — Только хозяйка померла летом, а дочка её в столицу, говорят, подалась. С тех пор, вроде не объявлялась.

— А тётка её где живёт? — поинтересовался Бахметьев.

— Тётка? — удивлённо переспросил городовой. — Может и есть, но мы про таких не слыхали, — пожал он плечами. — Вы жильцов расспросить попробуйте.

— Непременно, — заверил его граф.

— Мне вас обождать, али сами дорогу найдёте, ваше сиятельство? — переминался с ноги на ногу на промозглом ветру городовой.

— Ступай, — отпустил его Бахметьев и шагнул на крыльцо.

В доме, что достался Вере по наследству, проживали: учитель словесности, два офицера конногвардейского полка Никольского уезда и один ссыльный из числа литераторов.

Ни один из жильцов пролить свет на местонахождение mademoiselle Воробьёвой не смог. О её тётке также никто ничего не слышал. Пришлось Георгию Алексеевичу возвращаться, что называется, не солоно хлебавши.

Вернувшись в постоялый двор, Бахметьев сначала подумал отужинать у себя в комнате, но потом передумал и спустился в общую залу. Сравнивать заведение с петербургскими ресторациями было всё равно, что пытаться сравнить племенного жеребца с жалкой крестьянской клячей. Но, не смотря на убогую, по меркам столичного жителя, обстановку, в помещении было довольно многолюдно. Заняв столик в самом углу зала, подальше от посторонних глаз, граф подозвал полового.