– Товарищ лейтенант, – прервал разговор Мурныгин, – Качинский на связи.

– «Стрекозу» встретили?

– Встретили и проводили.

– Что привезла?

– Только воду. Четыре бурдюка.

– А кроме воды?

– Только воду. Ни пайка, ни писем, ни сигарет.

– Три бурдюка пришли на КП.

– Я уже разделил на всех. Поровну. Два бурдюка ваши, присылайте людей. – Ремизов врал напропалую, ничего он не успел разделить. Это очень тонкий процесс, чтобы позволить себе спешку. Спроси у узбеков, у туркмен, они знают, что вода – это жизнь. Поэтому от каждого взвода подходил сержант с фляжками по числу людей во взводе, и ротный лично в каждую фляжку вливал по две кружки воды. По опыту он знал, что эти две кружки нужно растянуть не менее чем на два дня. Сейчас на него с сухим алюминиевым блеском жадно смотрели горлышки трех десятков солдатских фляжек.

– Кто тебе разрешил?!

– Мои люди второй день без воды. – Здесь Ремизов не врал.

– Забери воду обратно!

– Это невозможно.

Часом позже Качинский с группой из двух солдат сам появился на позиции шестой роты и с ходу набросился на Ремизова.

– Ты что себе позволяешь?

– Что позволяю? Обеспечиваю личный состав положенным довольствием. Ясно?

– Ты на кого прешь? Я Лосеву доложу, что ты не даешь воду.

– Неправда. Вот вода, забирай, пока из-под носа не стащили.

– Ты ответишь.

– Отвечу, я всегда отвечаю. Вали отсюда.

Солдаты шестой роты давно подтянулись к месту стычки, помимо самой воды их теперь интересовал еще один вопрос: даст Ремизов в морду Качинскому или не даст. О Качинском, как о достойном сопернике, вопрос не стоял с самого начала, но и ротный подвел их ожидания, бокс не получился. Раздосадованный, желчный связист удалялся вдоль по хребту, продолжая посылать за спину угрозы в адрес командира шестой роты.

– Э, Фещук, вы что тут собрались?

– Да так, вдруг вам потребовалась бы помощь.

– Выброси из головы всякую ерунду, офицеры разберутся.

– А солдаты – не люди? Разговор о нашей воде шел.

– Мы бы все равно ему ничего не дали, – вступил в разговор Кадыров. – Потому что так – по справедливости.

– Ротный ничего и никому не отдавал, и нечего базар устраивать, – подтянулся со своей позиции и Айвазян.

– Со справедливостью, Кадыров, надо бы осторожнее.

– Да вы ничего не знаете, товарищ лейтенант. Солдаты, которые с Качинским приходили, сказали, что им еще вчера воду и паек сбрасывали.

– Все, дискуссия закрыта.

Сержанты и солдаты разошлись, попрятались в узкие полосы и обрывки тени, солнце уже стояло в зените, и на гребне почти не осталось укрытий от палящих прямых лучей. Теперь Ремизов мог позволить себе эмоции.

– Вот сука, откуда такие люди берутся?

– Может, он не знал, что у нас и пайка нет, и воду вчера не сбросили?

– Держи карман шире, все он знал. Он предположил, что все вокруг такие же суки, как он сам. – Ремизов зло скрипнул зубами, а Айвазян с открытым ртом ждал дальнейших объяснений. – Он уверен, что воды сбросили больше, и мы ее спрятали. А уверен он потому, что сам поступил бы именно так! Ты понял?

– Но как же…

– Вот так же. Все дерьмо всплывает. В прошлом году летом наш батальон два дня в верховьях Арзу морили голодом. На третий день пара «вертушек» прошла на бреющем и сбросила коробки с сухим пайком. Банки покатились вниз, но нам по одной досталось, а большая часть в пропасть улетела. Это был суточный паек, а остальное? Еще за двое суток? И это не единственный случай. Вот то-то же, кто-то хорошо греет на нас руки.

Разница в возрасте между Ремизовым и Айвазяном всего-то год, но по тому, как взводный внимал командиру, она могла показаться многократно большей.

– Ладно, Гарик, не напрягайся. Это я к слову о справедливости. Не надо ее обожествлять. Мне иногда кажется, что ее нет вовсе. Вот – наши бойцы. Почему они здесь, а у их ровесников в институтах сейчас сессия идет. Разве это справедливо?

– А мы?

– Ну ты рассмешил, мы – офицеры. Это наша работа.

Опять наступило утро. Под ложечкой сосало. Нудно, противно, но не агрессивно, как вчера. Желудок спрятался где-то в животе и о себе боялся напоминать, чтобы не злить хозяина – тогда будет хуже. Ремизов бросил в рот окаменевшую галету, выпеченную из муки последнего сорта, раздавил ее зубами. Бог мой, какая гадость, это даже с голоду есть нельзя.

– Гарик, у меня нет хороших новостей. «Вертушек» не будет. – Ротный сидел, облокотившись на прохладный после ночи каменный гребень. – Они не могут нас обеспечивать ежедневно. Идет армейская операция, все борты в воздухе.

– У меня во взводе нечего есть. И эти галеты, – он показал пальцем на то, что грыз ротный, – скоро кончатся.

– Они там, внизу, считают, что русский солдат выдержит все.

– Я – не русский, я – армянин. И половина всех солдат – не русские.

– Хорошая шутка, – Ремизов растянул сухие губы в улыбке, – только русский солдат – это не национальность, это принадлежность к армии, к славе русского оружия. А ты говоришь, армянин.