Шли быстро, выше основной «магистральной» тропы, связывающей разные ущелья и разные районы гор, вели наблюдение во все глаза, больше искали «духов», чем этого Кобу. Свой батальон почти сразу пропал из виду, вокруг расстилался огромный, безграничный горный океан. Во все стороны видимость не менее, чем на тридцать километров, это потрясало воображение и усиливало чувство опасности, и вместе с этим чувством душу окрылял не испытанный ранее восторг. Они шли в безвестное пространство, как в свое главное приключение, их семеро. «Каково же там этому бойцу одному, если он еще жив? – вдруг подумалось Ремизову. – Что там с его маленькой душой? Ему страшно в этой чужой стране, среди гор и среди врагов. Если решит искать дорогу сам и заблудится, вряд ли кто-то из местных возьмется его спасать. Сдадут душманам. Мы тут только, как скорая помощь, идем, бежим, для того чтобы его спасти. И мы рискуем, без этого нельзя, отличие только в том, что нас семеро, и мы никого не боимся. Крепись, солдат, хотя затрещина тебе так и так достанется – от своих. За услугу по спасению придется заплатить. Таков закон войны».

До места дневной остановки добрались в ранних сумерках. Обыскали все расщелины и возможные норы – и не нашли.

– Коба, сукин сын, ты где?

– Выходи, по морде все равно получишь. Не отвертишься.

– Выходи сразу, а то хуже будет. – спецназ после двухчасового перехода и устал, и разозлился, солдаты непостижимым образом, интуитивно понимали, что с этим козлом ничего еще не успело произойти.

Сначала из-под большого камня, который они вроде бы осмотрели раньше, появился ствол автомата, потом бело-серо-коричневая физиономия. Да, это был Коба. Кому же еще быть. На него набросились с кулаками и руганью, Ремизов не дал этой ненависти выйти из пределов, но чтобы восстановить справедливость, схватил его за ворот, сбил с ног и заорал ему в самое ухо для острастки. Потом, когда вспышка гнева ослабла, присел на ближний камешек и наконец-то вздохнул с облегчением.

– Что же ты делаешь, дурила?

– Я уснул нечаянно, а меня никто не разбудил. Я не хотел.

– Вот подвесили бы тебя за яйца, тогда бы ты и доказывал, что просто заснул, что не хотел. Сержант, оказывается, виноват! Фоменко виноват! Вся шестая рота виновата. А ты как раз тот единственный, кто не виноват? Или все-таки виноват?

– Я больше не буду…

Наверное, он действительно больше не будет… Пора возвращаться. Сумерки сгущались, скоро наступит ночь, а идти назад, то есть вверх, гораздо дольше, чем они только что прошли, еще целых четыре часа.

Хребет разделился на два, батальону, как обычно, по новому закону подлости выпал тот, который выше, и потащил их за собой опять в небеса.

– Что скажешь, начальник штаба?

– Я лично другого и не ждал, – при этом Савельев скептически хмыкнул, что не вязалось с его жестким характером. – По ходу операции: у нас выгодное положение в сравнении с соседями, но я беспокоюсь о минометчиках. Они наш якорь. Это оружие не для нас, людям крайне тяжело, а для дела только ущерб: мы лишены маневренности.

– Решения принимаются на другом уровне.

– Кто бы спорил! Только вот воевать нам, а не теоретикам из Генштаба.

– Ну, горы – это обратные скаты хребтов, высот, а миномет и предназначен для уничтожения противника на обратных скатах.

– Это всем известно. – В минуты спора Савельев сосредотачивался, поджимал губы, он никогда не начинал обсуждения темы, если не имел своей позиции, а если имел, то остановить его могли только факты. – Военное искусство требует развития, оно не было и не будет догмой, потому что каждый его тезис проверяется кровью.

– Теперь и нашей кровью, – философски произнес комбат.

– Да, нашей. Свеженькой, молодой. Алтарь интернационализма другой не кропят. Так вот. У американцев есть минометы калибром в шестьдесят миллиметров, проверены ими на практике везде, где только можно, само собой – во Вьетнаме. Но ведь удобно, приемисто. Такой ствол за спину забрасываешь, как обычный гранатомет, и действуй. Эти вещицы нам бы не помешали.

– А что скажешь о расстояниях здесь, в горах? Например, между хребтами?

– И скажу. Наш 82-миллиметровый «самовар» с его стрельбой на четыре километра – это батальонная артиллерия. В ротах своей «карманной» артиллерии нет, так что фактор расстояния решается только на уровне батальона.

– Хорошо. Минометный расчет придается роте.

– …и рота из боевого подразделения становится обозом. Бойцы, как навьюченные ишаки, тянут на себе этот вес под облака. И даже когда кончаются боеприпасы, они не могут бросить ненужный миномет. У этой роты в маневренности никогда не будет преимущества перед «духами».

– Я думаю, что наверху эти вопросы обсуждались. – Усачев никогда не спорил со своим начальником штаба, правильнее сказать, они вместе спорили с кем-то третьим, не слишком понятливым, но властным. – Вооруженцы не могли не заметить практичности малых минометов. Но вот какая проблема, наша армия масштабна, театры ее боевых действий лежат в основном на равнинах Европы и Азии, а тактика действий и такой армии, и таких театров требует мощного оружия, запущенного в серию. Минометы малого калибра – оружие другого рода, оно для спецподразделений и спецопераций.