– «Крапленый», меня обстреляли! Второй пилот ранен.

– Напарник, уходи ущельем! Да не рви удила, а то сорвешься! – Карпухин и сам видел, как в какой-то момент зависшая «вертушка» ведомого качнулась, чуть не зацепив лопастями камни, потом подпрыгнула, словно ей в брюхо ударил плотный восходящий поток воздуха. – Уходи, прикрою!

Темные шевелящиеся фигурки на площадке внизу лежали, повернувшись своими головами в одну сторону. По всей видимости, солдаты вели огонь, значит, они живы. От одной из фигурок отделилась светящаяся строка – трассирующие пули – ну вот и целеуказание есть.

– Атакую!

«Вертушка» легла на боевой курс, всматриваясь всей своей оптикой в контуры нарастающей цели. Скала, нависающая над перевалом и прикрытая с двух сторон торчащими из земли каменными клыками, принимала ясные очертания. Карпухина подмывало поработать по ней ракетами, засыпать убойными осколками каменное ложе, но свои находились слишком близко – солдатам тоже досталось бы от осколков. Тем не менее и три курсовых пулемета с задачей справились, выбросив перед собой прицельный залп свинцовых градин и усыпав ими все, что и было целью.

– Работу выполнил, – буднично бросил в эфир Карпухин, выполняя широкий разворот над хребтом и готовясь к посадке. – «Крапленый-2», что у тебя?

– Заканчиваю проверку систем, пока все в норме. Со вторым пилотом терпимо, оказываем помощь. Жду указаний.

– Понял тебя. Я сажусь, у меня десант все еще на борту. Занимай верхний эшелон, прикрывай… – Но еще до того, как эта фраза сорвалась с губ, он увидел, внизу, близко от себя, на тропе, бегущей вдоль гребня, людей, тыкающих в небо, то есть в него, руками и автоматами. Они уже изготовились для стрельбы. – О, черт! Подо мной «духи»!

Ручка управления резко ушла влево, показалось, что машина выгнулась, как кошка, выполняя маневр, но Карпухин уже видел торжествующие лица людей в паколях и коричневых одеждах, похожих на балахоны, видел, как вздрагивают при отдаче их автоматы. Почти тут же он услышал, как по корпусу защелкали пули.

– Техник! Что у нас?

– Пожар в левом двигателе!

– Вырубаю! На одном дотянем!

За Карпухиным тянулся бледный шлейф дыма и керосина, он медленно планировал, ведомый же так и не начал набор высоты. Душманы, размахивающие автоматами, не сразу поняли, что вторая машина по-прежнему в строю, не сразу увидели ее, а потому не успели укрыться, когда ракеты сорвались с узлов подвески.

– Техник, что там еще? У нас давление в системе падает.

– Пробит маслопровод. Можем и не дотянуть до Рухи.

– Наблюдать землю, ищем площадку.

– Командир, у нас один тяжелый в салоне. Истечет кровью. – И это крайне нежелательное известие не оставляло выбора.

– Вот черт, все-таки достали. Ну попробуем дотянуть.

Усачев находился в курсе всех радиопереговоров и одно понял точно, что идти к перевалу батальону придется своими ногами. Он дал команду готовиться к движению. Для него не было секретом, что в таких условиях другую пару «вертушек» никто не даст, риск атаки с земли был слишком велик. Техника стоила дорого, это знали все, а сколько стоила жизнь солдата или офицера, вроде бы никто и не определял, а значит… Что же это могло значить? Что каждому – свое. Что каждый сам за себя ответит, сам определит себе цену. Но он-то, Усачев, – командир, он знает, что солдатик ничего определить не может, он просто заложник на этой войне. Да и на всех других войнах тоже. Офицер тоже заложник, потому что не бросит своих солдат. И если что-то и значит на самом деле в этой каше мыслей, так это то, что надо срочно идти на выручку десанту, выброшенному на перевале.

– Ну что, комбат? Опять на меня бочку катить будешь? – под шелест замедляющих свой бег лопастей устало бросил Карпухин.

– Ладно, не придирайся. Я же говорил, что ты мастер. Другой на твоем месте давно бы угробил и свои машины, и моих людей.

– Ладно, еще поработаем вместе, вот только заштопают мою боевую подругу. Короче, если что, звони, – Карпухин рассмеялся, – подскочим.

– Позвоню, обязательно. Ну давай! Нам пора. – Усачев крепко и от души пожал руку командиру вертолетного звена.

Четвертая рота, точнее, ее обезглавленные остатки, поскольку раненым оказался Аликберов, командир, сформировала дозор и во главе батальона направилась в пятнадцатикилометровое восхождение, искать своих. И сделать это предстояло как можно быстрее, пока их не опередила разведка Ахмад Шаха. Где-то в соседнем ущелье, ближе к Салангу, сгруппировались и начали отход в сторону перевала остатки банды душманов. Этот район в ближайшие дни мог стать интересным для всех.

«Ну что же, опять горы, опять восхождение…» – со вздохом подумал Ремизов, рассматривая носки своих не знающих износа армейских ботинок. Он поднял глаза на солдат, сидевших невдалеке от вертолетной площадки с вещевыми мешками за плечами и ждавших в полудреме команды на выход. Негромко напряглось сердце, чуть кольнуло и отпустило, оставив где-то в глубине эхо смутной тревоги, – значит, «вертушек» не будет.

– Товарищ лейтенант, – обратился к нему связист, – комбат дал команду вперед.

– Понял. Дозор! Все в строю? Начать движение! Первый взвод, оружие на предохранитель, выдерживаем интервал, вперед! Второй взвод…

Люди ходят медленно. Особенно медленно, когда их снаряжение весит почти два пуда, а иногда – и больше. И все же первые километры прошли легко: и тропа знакома, и подъем не слишком крутой, и здесь не могло быть мин, поскольку местность хорошо просматривалась с постов охранения. Когда Руха и расположение полка скрылись из виду за горными хребтами, движение колонны замедлилось: саперы длинными щупами проверяли каждый вершок тропы, вероятность минирования на широкой пологой тропе была очень высокой. Сапер ошибается один раз, а если не ошибается, то по его следам идти можно смело. Вся батальонная колонна шла по таким следам, которые оставляли два одетых в зеленый камуфляж смертника-гладиатора. Ремизов рефлекторно ставил ноги, куда положено, и мог спокойно вести наблюдение, если же его шаг не совпадал с отпечатками на тропе, ему начинало жечь ступни, как будто их белая кожа касалась раскаленной сковороды. После того что случилось с Хоффманом, ему иногда становилось беспричинно страшно, он рыскал глазами по тропе, там, где она выглядела рыхлой, орал на своих солдат, заставляя их выдерживать правильные интервалы в движении. И не дай Бог, кто-то сошел бы с проверенной тропы, он, наверное, заехал бы прикладом в лоб этому барану. Нелепые мысли перелистывались в голове, а сердце, снова напрягшись, не отпускало.