– О, Мэггс, – сказал он. – Ты же знаешь, что я ни в чем не могу тебе отказать. – Мэггс многозначительно вскинула брови, и Гриффин примирительно поднял руки. – Ладно. Хорошо. Я должен был тебе рассказать и переложить часть груза на твои плечи.

– Спасибо, – просто ответила Мэггс. – И еще один вопрос.

В глазах Гриффина вновь вспыхнула тревога, но он храбро кивнул.

– Семья до сих пор нуждается? – спросила Мэггс. – У тебя проблемы?

– Нет, – поспешно ответил Гриффин, и Мэггс испытала облегчение. – У меня по-прежнему есть небольшое дело, и оно вполне законно. Я развожу овец в нашем загородном поместье. Здесь в Лондоне из их шерсти производят пряжу. – Он пожал плечами. – Предприятие небольшое, но оно приносит стабильный доход. И я намерен расширить производство. Хотя… – добавил Гриффин, поморщившись, – я никогда не рассказываю об этом в обществе.

Прекрасно, когда у тебя есть деньги. Но в свете осуждали тех, кто зарабатывал эти деньги собственным трудом. Считалось, что джентльмен скорее будет голодать, чем запачкает руки торговлей.

Хорошо, что Гриффин никогда не придерживался общепринятых правил.

Мэггс взяла брата под руку.

– Рада это слышать. Только, Гриффин…

– Да? – Гриффин повел сестру назад в гостиную, откуда по-прежнему раздавался баритон.

– Пообещай, что если у тебя снова возникнут трудности – финансовые или какие-нибудь другие, – ты расскажешь мне о них.

– Хорошо, Мэггс, – вздохнул Гриффин, закатывая глаза.

Мэггс улыбнулась. Гриффин мог упрямиться сколько угодно, но для нее было важно то, что он с ней честен. Члены семьи должны быть честными друг с другом. А еще они должны делиться радостями и горестями.

Мэггс как раз раздумывала над тем, как подтолкнуть Годрика к его семье, когда они с Гриффином переступили порог гостиной, и Мэггс застыла от изумления.

Красивый баритон принадлежал герцогу Уэйкфилду.

Мэггс лежала в постели, окруженная холодной тьмой, и старалась не предвкушать появления Годрика. Старалась не желать его.

Она пыталась убедить себя в том, что делает это только ради ребенка, но все аргументы растворялись в ее сознании, и она слышала лишь собственное тяжелое прерывистое дыхание. Мэггс постаралась припомнить подробности ужина у Гриффина и Геро, милое личико Уильяма, их с Гриффином беседу и сурового герцога Уэйкфилда, поющего подобно архангелу. Однако образы не задерживались в ее сознании. Мэггс даже попыталась припомнить вкус коктейля и его сливочную консистенцию, но вместо сладости ощущала лишь вкус губ Годрика.

Мэггс даже показалось, что она застонала.

И Годрик наконец пришел, двигаясь неслышно, словно призрак, коим он по сути и был. Мэггс не знала, что он пришел в ее спальню, до тех пор, пока матрас не прогнулся под тяжестью его тела и она не ощутила исходящее от него тепло.

Мэггс задрожала еще до того, как Годрик до нее дотронулся.

А потом его руки заскользили по ее плечам и обтянутым сорочкой бокам, поднялись к холмикам грудей, и Годрик навис над женой, точно ястреб над добычей.

У Мэггс перехватило дыхание. Было в Годрике что-то опасное. Только вчера он тщательно скрывал это. Это была лишь вторая их ночь, и Мэггс отчаянно запаниковала. Ведь впереди будет еще много таких ночей. И она будет так же лежать в темноте и ждать его прихода. Так же направлять свои мысли в нужном направлении. Так же пытаться ничего не чувствовать.

Как пыталась сейчас и терпела фиаско.

Пальцы Годрика уверенно обхватили ее груди, и Мэггс не составило труда вспомнить их изящную форму и представить, как они будут ласкать ее.

Она закусила губу, когда подушечки пальцев Годрика коснулись ее уже ставших тугими сосков. От этих прикосновений кожа покрылась мурашками. Когда же Годрик еще раз коснулся чувствительных тугих бусин, а потом одновременно сжал их, Мэггс едва удержалась, чтобы не выгнуться навстречу искусным рукам мужа.

Роджер. Она должна думать о Роджере.

Годрик порывисто наклонил голову, и его губы – влажные и горячие – обхватили сосок. Язык мужчины ласкал его сквозь тонкую ткань сорочки, и все мысли тут же улетучились из головы Мэггс. Она выгнулась и тихонько застонала. Руки Годрика сомкнулись на талии, не давая ей пошевелиться. Висящий на цепочке его прохладный кулон коснулся ее живота, когда Годрик втянул губами тугой сосок. Потом он слегка отстранился и подул на слишком чувствительную кожу жены, прикрытую лишь влажной тканью сорочки, и она задрожала от внезапного холода. Годрик же переключил внимание на вторую грудь и на все тело жены. Он не давал Мэггс возможности прийти в себя, вернуть самообладание после этого чувственного нападения.

Она могла лишь ощущать и желать большего.

Годрик поднял голову, лишь когда дыхание стало прерывисто вырываться из груди Мэггс, а потом вновь опустил ее и принялся описывать чувственные круги на ее подрагивающем животе. Сначала Мэггс не догадывалась о намерениях мужа, ибо даже представить подобного не могла, но когда он задрал подол ее сорочки и спустился ниже, в ее груди шевельнулось ужасное предчувствие.

– Нет. – Мэггс заговорила впервые после появления Годрика в ее комнате, и коротенькое слово прозвучало грубо даже для ее ушей.