Джо дружески подтолкнул меня в бок.

— Не все так плохо. Считай, что просто пришло время сделать в доме косметический ремонт и что мы взялись переклеить обои.

— Хотите, чтобы я показала вам, где что лежит? — спросила я.

— Если мы и хотим чего-нибудь, — вступила в разговор Гвен, — так это чтобы ты прошлась по магазинам, съездила в бассейн, побаловала себя еще чем-нибудь, а тем временем мы здесь все переберем, кое-что сложим в коробки и увезем. Через пару дней мы привезем их обратно.

На минуту я задумалась.

— Следовало бы отказаться или хотя бы рассердиться, но если бы вы знали, насколько легче мне стало!

— В таком случае иди развлекайся, — скомандовала Мэри, и я подчинилась, но прежде украдкой сунула себе в сумку заготовки таблицы для Милены.

Я поплавала в общественном бассейне, вымыла голову в душевой и переоделась в чистую одежду. Затем нашла тихое кафе, заказала чайник чаю и прочла газету. К тому времени, как я вернулась домой, там уже никого не было. Поспешив наверх, я замерла в изумлении: почти все разбросанные по дому вещи Грега исчезли, а оставшиеся были аккуратно разложены на полках в шкафу или на столе. Кто-то пропылесосил полы, заправил постель и выстирал накопившееся белье.

На следующее утро позвонил Джо. Он взял на себя сортировку вещей Грега, имевших отношение к работе, для чего увез их в офис. Личное имущество он обещал привезти позднее на неделе. Днем ко мне заскочила Гвен с кипой счетов и других домашних бумаг в папке. Она перебрала их, пересмотрела, разложила по порядку и составила список дел: кого обзвонить, какие счета оплатить, кому отправить письма. Я узнала в ней ту самую Гвен, которой притворялась в присутствии Фрэнсис. Но, конечно, признаться в этом настоящей Гвен я не могла.

В воскресенье вечером я позвонила Фрэнсис — сообщить, чтобы не ждала меня в понедельник. Я не знала, появлюсь ли вообще когда-нибудь в офисе, но говорить об этом не стала. В понедельник с самого утра я направилась к себе в мастерскую, поставила в плеер первый попавшийся диск с барочной музыкой и занялась креслом-качалкой. Я полировала его старательнее, чем требовалось, но не потому, что хотела довести до совершенства: просто я вновь убедилась, что физический труд прогоняет тягостные мысли. Почти машинально я продолжала работу, а когда вдруг очнулась, обнаружила, что передо мной стоит кресло — готовое, идеально отреставрированное, настолько красивое, что с ним жаль расставаться.

Вернувшись в дом, я позвонила хозяину качалки, объяснила, что нашла время выполнить обещанную ему работу, и предложила забрать кресло, когда ему будет удобно. Затем я неторопливо приняла ванну и лишь после этого вспомнила, что со вчерашнего дня не проверяла сообщения на автоответчике, словно желая хотя бы ненадолго отгородиться от внешнего мира. Фергюс оставил сообщение с просьбой перезвонить ему, что я и сделала.

— Ты будешь дома в ближайшие десять минут? — спросил он.

— Да.

Он повесил трубку. Я едва успела одеться, как в дверь позвонили. Это был Фергюс, но держался он скованно, совсем не так, как утром в субботу, и старался не встречаться со мной взглядом.

Он прошел мимо меня в гостиную и сел на диван. Не говоря ни слова, Фергюс вынул из кармана какой-то предмет. Я увидела нечто похожее на крупную и узкую игральную карту.

— Ты должна это видеть, — с трудом выговорил Фергюс.

Я взяла карту. У меня тряслись руки, но я сумела прочитать текст и поняла, что это меню за 12 сентября. В нем предлагались на выбор салат с козьим сыром и грецкими орехами или суп из водяного кресса в качестве закуски и основное блюдо — сибас с жареным топинамбуром или баранина по-валлийски с пюре из сладкого картофеля и молодыми овощами, приготовленными на пару. Десерт — шоколадный кекс или лесные ягоды. Я успела заметить все это, хотя читала строки, написанные дерзким, размашистым почерком поверх меню: «Милый Г., сегодня вечером ты был бесподобен. Останешься в следующий раз на ночь — покажу еще больше новых фокусов!» Мне не понадобилось разбирать подпись, чтобы понять, чей это почерк: я провела несколько дней, сортируя написанные этим почерком счета, накладные, письма.

— Элли… — начал Фергюс.

— Подожди, — прервала его я, встала и отошла к шкафу, в котором хранила таблицу. Я вынула ее, развернула и нашла столбец, соответствующий 12 сентября. В нем остались незаполненные клетки общей продолжительностью час двенадцать минут.

— Где ты это нашел? — спросила я Фергюса.

— В одной из книг Грега о беге. Мне очень жаль, Элли.

— Спасибо, — вежливо произнесла я и сложила руки на коленях.

— Ты замечательная, ты так верила ему. По крайней мере теперь ты убедилась.

— Верно.

— Принести тебе кофе?

— Нет, спасибо.

Лицо Фергюса так опечалилось, что я сделала над собой усилие:

— Должно быть, тебе было трудно решиться на такой шаг, Фергюс. Но я рада, что ты сказал мне правду. Я тебе благодарна.

— Он был глупцом. Кретином. Но он любил тебя, Элли.

— Спасибо за теплые слова. А теперь, пожалуйста, оставь меня одну.

Он ушел, а я по-прежнему сидела на диване. Не знаю, сколько времени я провела в такой позе и о чем думала. Вероятно, о словах «покажу еще больше новых фокусов». Что это за непристойные намеки в любовной записке?