Шрифт:
– Все еще думаю.
– Долго думаешь. Сказать, в чем смысл?
– Интересно послушать. – Федор вспомнил, как капитан Астахов высказывался насчет смысла жизни. Похоже, это было известно всем, кроме него, философа Федора Алексеева.
– Слушай. Чтоб было интересно и еще свобода! Вкалывать без продыху до седьмого пота, кирять, трахаться, бежать, пока хватит дыхалки… Все взахлеб, понимаешь? Чтобы в самый последний момент ты мог себе сказать: «Все! Кто может, сделайте лучше».
– Не всегда получается, – заметил Федор.
– Надо брать себя за шиворот и давать пинка. Ты знаешь, я каждое утро делаю зарядку… Думаешь, хочется? Беру за шиворот и даю пинка! И так во всем! Чертушка вот тоже кровь пьет… Гордый сын африканского народа. Ты его должен помнить, такого… чудака фиг забудешь! Скандалы каждый день, живем на одном адреналине; зато потом сядешь, достанешь бутыльмент, нальешь граммульку, закусочка, то, се, – примешь, и накатит понимание: день прожит не зря! Понял, философ?
– Понял, – улыбнулся Федор. – Жизнь – борьба, верно?
– Именно! Не жалеешь, что ушел? Тут убийства по городу пошли косяком, руки не чешутся? Не скучаешь?
– Иногда жалею.
– Может, вернешься? – Она расхохоталась.
– Все может быть, – туманно ответил Федор. – А как… лично вы? Кроме Чертушки…
– Слушай, Федя, а давай на «ты»! Ты ж не по службе, а по дружбе, так и не надо мне тут козью морду!
Регина Чумарова, владелица Дома «Икеара-Регия», была, что называется, бой-баба – груба, бесцеремонна, быковата, с разными словечками, от которых вяли уши и покраснел бы биндюжник. Но такова она была, и тут уж ничего нельзя было поделать.
– Лично я? Гуляю пока. Помнишь моего Чумарова? Ни рыба ни мясо был, а не могу забыть, и жизнь с ним издалека кажется медом… – Регина шумно вздохнула, и Федор подумал, что она сейчас предложит выпить за покойного мужа, но она ничего такого не предложила, а спросила, в свою очередь: – А ты как? Не женился? – И подмигнула.
– Свободен пока.
– Вот и я на свободе. Не за кого идти, Федор! Не осталось настоящих мужиков, все так и норовят сесть рабочей бабе на шею. Дешевки и… – Она запустила неприличное словцо. – Давай за настоящих мужчин!
Они выпили. Федор прикидывал, как бы повернуть разговор в нужное русло и спросить, о чем собирался. Регина пришла ему на помощь.
– Я тут тебя недавно вспоминала в связи с этими убийствами… Ужас! Такой достойный человек, Станислав Витальевич Гетманчук, крупный чин из мэрии, прямо у собственного дома… Говорят, арестована жена. И чего, спрашивается, не поделили? Нет чтобы разбежаться мирно! Уму непостижимо, до чего доходит!
– Вы были знакомы?
– Конечно! У меня тут вся элита пасется. Они были у меня вдвоем, она примеряла все подряд, вертелась перед ним, а Гетманчук сидел как в театре, только кивал – берем, мол. Такой мужик! Вроде за границу собирались. Ни за что бы не сказала, что она способна… Кстати, нам нужна мужская модель, как? Не даром же, подкинем на карманные расходы!
– Я подумаю, – пообещал Федор.
– Подумай. У нас тут много перемен, расширяемся. Чертушка вернулся, чуть не на коленях просился назад, обломали в столицах, там фиг пробьешься. Главный дизайнер теперь у меня. Парень с фантазией, хотя и из этих… – Она выразительно вздернула брови. – И скандалист… Ну ничего, я его держу во как! – Она показала Федору внушительных размеров кулак. – Мужская линия – зашибись! Можно взглянуть, если хочешь.
Они обсудили мужскую линию и моду вообще. Потом вернулись к убийству Гетманчука.
Затем Регина снова налила:
– За нас! Третья – мелкой пташечкой!
Они «накатили», и Федор поднялся. Он узнал все, что ему было нужно. Регина увязалась проводить дорогого гостя. Они сердечно обнялись на прощание…
Федор с облегчением выскочил на улицу и тут же был заключен в новые объятия и поцелован в щеку. Он испуганно шарахнулся, но было поздно – он, как всегда, не успел увернуться.
– Федя, ты?! – радостно закричал молодой темнокожий человек в необычной одежде, в котором Федор узнал дизайнера Игоря Нгелу-Икеара – Чертушку. – Ты от нас?
– Привет, Игорек! – Федор попытался высвободиться. – От вас. Очень спешу, извини!
Но не тут-то было. Игорек держал Федора за плечи, не собираясь отпускать. Был он одет в строгий белый костюм из тонкой полупрозрачной ткани: туника до колен, с защипами на груди и доброй сотней мелких перламутровых пуговиц, и узкие брюки с обильным напуском на щиколотках; единственной вольностью, которую позволил себе дизайнер, была шапочка, похожая на тюбетейку, расшитая разноцветным бисером, и такие же сандалии. В ухе его скромно блестела серьга в виде колечка. Глаза молодого человека цвета кофе сияли восторгом, коричневое лицо лоснилось.