Что произошло затмъ? Какъ случилось, что г-жа Морель и ея дочь очутились въ новомъ смшанномъ обществ, въ обществ интернаціональномъ и немного шумливомъ, гд встрчались въ одно и то же время очень высокопоставленные и очень незначительные люди?

Какимъ стеченіемъ обстоятельствъ были он доведены до того, чтобы почувствовать честолюбіе, до того времени имъ неизвстное? Это то, чего не могли постичь Треморы.

Но малу-по-малу письма невсты начали приходить рже, и когда Мишель, наконецъ покончивъ съ своей военной службой, пріхалъ въ Парижъ, обезпокоенный, влюбленный до безумія, вс его просьбы, вс мольбы о любви были напрасны. М-ль Морель спокойно объявила, что она много раздумывала и что, читая ясне въ глубин своей души, она поняла, что она и Мишель не могли дать другъ другу счастья… Пурпуровый ротикъ съ таинственной улыбкой говорилъ наугадъ, но бдный влюбленный не думалъ вовсе оспаривать основательность представляемыхъ объясненій.

Мсяцъ спустя Фаустина Морель вышла замужъ за стараго графа Станислава Вронскаго, русскаго архимилліонера.

Мишель былъ изъ тхъ, которые „страдаютъ и умираютъ молча“. Онъ облекъ свое отчаяніе въ такую же тайну, какой онъ окружалъ свою любовь, и не позволилъ никому постичь всю его силу; но онъ забросилъ свои книги, разорвалъ начатыя работы и измнилъ образъ жизни. Почти въ продолженіе цлаго года онъ отдавался удовольствіямъ, какъ ране отдавался ученію, искалъ въ нихъ забвенія съ какой-то подавленной яростью; затмъ, утомившись, чувствуя все-таки, насколько эта жизнь наслажденій, которую онъ себ устроилъ по своей вол, давила его теперь, угрожая его нравственной свобод, онъ сдлалъ большое усиліе, вырвался изъ Парижа, ухалъ въ Каиръ и находился полгода въ отсутствіи.

Злыя чары были разбиты, но человкъ, котораго Мишель обрлъ въ себ и явилъ своимъ близкимъ, нисколько не напоминалъ уже ни застнчиваго, боготворившаго Фаустину юношу, ни восторженнаго студента, ждавшаго всего отъ науки и мечтавшаго посвятить ей всю свою умственную жизнь.

Этотъ новый человкъ жилъ и говорилъ, какъ вс ему подобные: онъ много путешествовалъ и печаталъ иногда свои путевыя впечатлнія; если онъ временно удалялся въ старую башню, которую онъ купилъ, не посовтовавшись ни съ кмъ, и за порогъ которой допускались немногіе изъ смертныхъ, то его тмъ не мене встрчали ежегодно на театральныхъ премьерахъ и вернисажахъ выставокъ, на ученическихъ спектакляхъ въ зал Боденьера, на генеральныхъ репетиціяхъ, на музыкальныхъ утрахъ въ алле Пото, въ литературныхъ погребкахъ и даже въ свт, гд онъ появлялся безукоризненно изящный, съ равнодушной вжливостью и скучающей улыбкой.

Вчный оптимистъ, дядя Треморъ умеръ, поздравляя себя съ метаморфозой, не задавая себ, однако, вопроса, не оставалось ли чего-нибудь отъ молодого дикаря, котораго онъ нкогда внутренно порицалъ за его нелюдимый трудъ и слишкомъ пылкія чувства, подъ банальной маской парижскаго джентльмена, учтивыя манеры и интеллигентную праздность котораго онъ теперь одобрялъ. Эта маска спадала дйствительно только въ уединеніи голубятни Сенъ- Сильвера или вдали отъ Парижа и Ривайера, въ другомъ одиночеств, въ томъ, которое создаетъ толпа, гд бываешь только путешественникомъ, незнакомцемъ…

Такимъ образомъ протекло восемь лтъ, исцляющихъ рану. Мишель никогда не видлъ боле свою прежнюю невсту, и мало-по-малу чарующій образъ покинулъ его воспоминанія; между тмъ, посл этихъ восьми лтъ, прочитавъ на площадк Жувелль имя, которое Колетта, сама слишкомъ непостоянная, чтобы врить въ вчную печаль, начертала легкою рукой, Мишель задрожалъ.

Подобно Мишелю, подобно многимъ, Фаустина ждала отъ жизни больше, чмъ жизнь могла ей дать; тщетными были ея хитрости, ея мелкіе расчеты честолюбивой женщины. Станиславъ Вронскій былъ изъ тхъ людей, которые боятся, чтобы, длая завщаніе, не напомнить смерти о своемъ возраст. Бдное созданіе, потерять себя и для чего!

День разгорался. На неб мдный свтъ обрамлялъ огромныя причудливыя облака, сгущавшіяся и спускавшіяся незамтно до горизонта. Мишель Треморъ еще не собрался открыть захваченную съ собою книгу; онъ повторялъ себ всю исторію своей юности, находя удовольствіе вспоминать свои мысли, чувства того времени, улыбаясь не совсмъ весело ихъ свжей непосредственности.

Капля дождя упала ему на руку, но онъ не обратилъ на это вниманія.

„Бдная женщина“, повторялъ онъ себ.

Любопытство заставляло лихорадочно работать его мозгъ. Онъ уже не предлагалъ себ вопроса, часто посщавшаго его въ безсонныя ночи, во время замужества Фаустины: „любила ли она меня?“ И онъ говорилъ себ: „теперь, когда она въ свою очередь познала горечь обманутыхъ надеждъ, теперь, когда она знаетъ, что она совершенно напрасно перенесла позоръ продажнаго брака, теперь, когда рокъ отнялъ у нея т деньги, ради которыхъ она не побоялась связать свою молодость и красоту съ дряхлостью старика, теперь, думаетъ ли она обо мн? Думаетъ ли она, что она была бы куда боле счастлива, хотя мене богата и блестяща, съ несчастнымъ влюбленнымъ, котораго она такъ мучила? Думаетъ ли она, что наслажденіе счастьемъ, которое она дала бы взамнъ цлой жизни, полной самоотверженiя и горячей любви, не стоило бы возможности появляться при русскомъ двор и тратить золото безъ счета? Сожалетъ ли она о томъ, чего нтъ? Въ озлобленiи на свою неудавшуюся жизнь предается ли она тмъ же безумнымъ мечтамъ, что и я въ самое острое время моего отчаянія? Восклицаетъ ли она: „О! если бы все это было ничто иное, какъ ужасный кошмаръ, если бы, вдругъ, я смогла припасть моей усталой головой къ его груди, почувствовать его губы на моихъ горящихъ глазахъ и забыть все — былое и послдующее…“

Облака, лсъ освтились, затмъ раскатъ грома потрясъ все вокругъ. Вернувшись вновь к дйствительности Мишель поднялся и, завернувшись въ свой плащъ, торопливо направился къ большой дорог кратчайшимъ путемъ; но дождь увеличивался, а башня Сенъ-Сильвера находилась еще въ разстояніи пяти-шести километровъ. Мишель колебался; въ нсколько минутъ онъ могъ достичь другого убжища — маленькой часовни, показываемой жителями Ривайера иностранцамъ, какъ одну изъ достопримечательностей округи подъ именемъ „Зеленой Гробницы“.