Неистовый порывъ втра ускорилъ ршеніе молодого человка; онъ повернулъ назадъ, перешелъ площадку Жувелля и углубился въ высокій лсъ, чтобы быстре добраться до „Зеленой Гробницы“.

Это зданіе довольно сомнительнаго, съ точки зрнія хронологической точности, готическаго стиля скрывало въ глубин лса гробницу неизвстнаго рыцаря. Почти боле полустолтія она была запущена и заросла плющемъ, который съ каждымъ годомъ боле и боле прочно осдалъ на стнахъ, портилъ стрлки оконныхъ сводовъ, покрывалъ или окутывалъ причудливо украшенныя химерами рыльца водосточныхъ трубъ. Мишель любилъ это меланхолическое мстечко. Нсколько разъ онъ срисовывалъ искуснымъ карандашомъ вншнія детали памятника и гробницу, находившуюся внутри часовни, тло таинственнаго рыцаря въ желзныхъ латахъ, его мужественныя, немного осунувшіяся черты, закрытые глаза, остроконечную бороду, которая выходила изъ шлема, съ поднятымъ забраломъ, руки, сложенныя въ искусственной поз на шпаг крестомъ, и даже слпилъ цоколь могильнаго ложа: подл украшеннаго гербовыми лиліями щита большая борзая собака, странная, въ род геральдическаго животнаго, которая, казалось, оберегала сонъ рыцаря…

Но на этотъ разъ, молодой человкъ не чувствовалъ никакой прелести отъ перспективы уединенныхъ размышленій подъ крышей гробницы. Усталый, промокшій, онъ съ досадой задавалъ себ вопросъ, въ которомъ часу ему будетъ возможно вернуться въ башню Сенъ-Сильверъ.

Весь лсъ стоналъ подъ все быстре и чаще падавшими дождевыми каплями. Казалось, на все было наброшено покрывало грусти: на деревья съ хрупкой зеленью, которыя какъ бы дрожали отъ стужи, на помутнвшіе ручьи, на цвточки, склонившіе недолговчныя головки и терявшіе блескъ своей близны.

У Мишеля вырвался возгласъ досады противъ стихій; можетъ быть, кром того, въ глубин души, онъ былъ не особенно удовлетворенъ собою и порицалъ себя за тяжелыя воспоминанія.

Онъ не любилъ боле Фаустину, и всякая связь между нимъ и ею была порвана, но ему хотлось бы еще услышать о ней или увидть ее въ послдній разъ; ему хотлось бы прочесть въ ея, когда-то такъ горячо любимыхъ, глазахъ раскаяніе, встртить въ нихъ блескъ слезы. Чувство, что о немъ сожалетъ, что его оплакиваетъ та, которую онъ такъ оплакивалъ, такъ сожаллъ, сознаніе, что онъ не напрасно пережилъ все это, смягчило бы его сердце не чувствомъ отмщенія, но чувствомъ успокоенiя, снисхожденія, ясностью прощенія.

Дождь все лилъ, гонимый яростнымъ втромъ, сгибавшимъ хрупкія деревья и налетавшимъ на другія, ломая своими порывами слишкомъ сухія, негнущіяся втки.

Мишель дошелъ наконецъ до „Зеленой Гробницы“. Когда его высокій силуэтъ, одтый въ темный плащъ съ капюшономъ, появился во вход, заросшемъ растеніями, крикъ испуга раздался изъ глубины часовни.

Въ полусвт, синвшемъ послдними отблесками дня, сквозившемъ сквозь единственное уцлвшее отъ времени окно, вынырнулъ мальчуганъ лтъ пятнадцати, выглядвшій черезчуръ современно въ этой готической часовн въ своей саржевой блуз, въ „knicker-bockers” [2] и въ желтыхъ гетрахъ, застегнутыхъ до колнъ.

— Ахъ, милостивый государь, васъ можно было принять за рыцаря или за одного изъ его родственниковъ. У васъ совершенно такая же борода, — сказалъ мальчуганъ съ очень легкимъ, но однако, достаточно явственнымъ акцентомъ, чтобы не напомнить опытному слуху о язык Шекспира.

Затмъ онъ забавно, съ глубокимъ вздохомъ, добавилъ:

— Ну, знаете, становится легче, когда видишь живого. Я довольна.

И вдругъ, когда незнакомецъ приблизился къ двери, Мишель понялъ, что онъ находится передъ взрослой двочкой или очень молоденькой двушкой, одтой въ костюмъ велосипедистки. Велосипедъ былъ тутъ же, непочтительно прислоненный къ каменному ложу; шины его касались лилій на щит.

— Я сомнваюсь, чтобы родственники рыцаря явились къ нему отдавать визитъ позже или раньше полуночи, и сознаюсь, что я не зналъ о сходств нашихъ бородъ, — возразилъ Мишель, оправившись отъ своего удивленія и забавляясь апломбомъ двочки, которая робла, находясь съ глазу на глазъ со статуей, но почувствовала себя сейчасъ же очень по себ съ существомъ изъ плоти и костей, встрченнымъ ею въ первый разъ среди лса, въ двухъ или трехъ километрахъ отъ всякаго человческаго жилья.

— Зато, — продолжалъ онъ, — я прекрасно знаю, что грабители съ большихъ дорогъ показались бы въ настоящій моментъ очень представительными, если бы ихъ сравнили со мною, и я долженъ быть вамъ очень благодаренъ, милая барышня, что вы испугались только привиднія, встртивъ меня въ такомъ вид, въ какомъ я нахожусь.

— О, даже воръ былъ бы желаннымъ гостемъ, принимая во вниманіе мое состояніе, — возразила девочка, вкладывая въ это „о“всю несознательную забавность своего чужеземнаго выговора.

— Вы бы не поколебались въ выбор между карманнымъ воромъ и привидніемъ?

— Ни одной минуты.

— Однако, милая барышня, — возразилъ смясь Треморъ, — мн кажется, я ни тотъ, ни другой, и если я какимъ-нибудь образомъ могу оказать вамъ услугу, я буду въ восторг. Я предполагаю, что какое-нибудь недоразумніе разлучило васъ съ вашими товарищами по прогулк, и вы теперь затерялись въ лсу, подобно какъ мальчикъ съ пальчикъ.

Мишель Треморъ обыкновенно придерживался съ женщинами довольно холодной осторожности. Его старая застнчивость, которую ему удавалось теперь скрывать передъ другими, но которая была слишкомъ присуща его природ, чтобы онъ могъ самъ ее когда-нибудь забыть, мирилась съ этой выдержанностью. Но въ присутствіи этого ребенка, нуждавшагося, можетъ быть, въ его покровительств, и встрченнаго имъ вн свтскихъ условій, онъ держалъ себя вполн естественно, съ немного фамильярнымъ добродушіемъ.

Молодая особа была видимо, оскорблена такой непринужденностью. Можетъ быть, также успокоившись относительно возможности появленія призрака, она почувствовала вдругъ, посл перваго впечатлнія успокоенія, что ей слдовало проявить нкоторую осторожность передъ земнымъ существомъ, которое она такъ радостно привтствовала въ своемъ дтскомъ страх. Ея маленькая головка выпрямилась, ея нжныя ноздри расширились, вся ея шаловливая физіономія изобразила высшую степень презрнія.