— Никакое недоразумніе не разъединило меня съ моими товарищами по прогулк, сударь, такъ какъ я хала одна; а такъ какъ я никогда не пускаюсь въ путь безъ дорожной карты, то мн никокимъ образомъ не приходилось бояться участи мальчика съ пальчикъ; но я здила навстить бдныхъ и, прельщенная прекрасными уголками лса, я бродила подобно, кажется, Красной Шапочк, какъ вдругъ пошелъ дождь. Это и заставило меня искать убжища въ этой развалин, гд я очень терпливо подожду конца ливня.

— При условіи, однако, чтобы только не вмшались духи, — хотлъ прибавить Мишель, улыбаясь на этотъ оскорбленный тонъ.

Но онъ подумалъ, что маленькая иностранка выражается не совсмъ по-дтски и что вроятно она достигла возраста первыхъ длинныхъ платьевъ, того возраста, когда, преисполненныя своимъ новымъ достоинствомъ, молодыя двушки живутъ въ постоянномъ страх, чтобы съ ними не обходились, какъ съ дтьми. Онъ поклонился, не отвчая, дошелъ до двери и, освободившись отъ своего отяжелвшаго отъ сырости плаща, сталъ смотрть наружу, прислонившись къ каменному косяку.

Вмст съ дождемъ спускалась свжесть, пріятно ослаблявшая натянутые нервы.

— Что, дождь все еще идетъ? — спросила немного смягчившись молодая двушка.

— Меньше.

Наступило молчаніе, длившееся нсколько минутъ. Затмъ, видя, что Мишель выказывалъ самыя миролюбивыя намренія и даже добродушіе, иностранка наконецъ стала обходительне, подошла и прислонилась къ противоположному косяку.

— Я не смогу вамъ предложить мой плащъ, набухшій отъ дождя какъ губка, сударыня, а я очень боюсь, какъ бы вы не простудились, — замтилъ спокойно молодой человкъ.

Она покачала головой.

— Не думаю, сударь; во всякомъ случа, я предпочитаю холодъ темнот, которую я ненавижу.

Въ глубин часовни было, дйствительно, теперь темно, и гробница рыцаря, по которой непосредственно скользилъ послдній отблескъ свта, бллась, неясная и безъ очертаній, въ тни.

Мишель улыбался. Велосипедистка прибавила:

— Эта полная таинственности часовня меня пугаетъ. Когда я увидла просвчивающую сквозь втви колоколенку, я никакъ не думала, что войду въ гробницу. Но я не знаю этой мстности. Я здсь всего только съ субботы… едва ли пятый день… Этотъ рыцарь, похороненный здсь, какъ назывался онъ при жизни? Не идетъ ли о немъ теперь, когда онъ умеръ, слава, что онъ отъ времени до времени покидаетъ свое могильное ложе?

— Онъ иметъ эту славу, милая барышня, такъ какъ не сметъ гршить противъ долга, присущаго каждому порядочному легендарному покойнику; но, успокойтесь, я вамъ повторяю, что только въ атмосфер полуночи могутъ свободно дышать призраки. Что касается имени рыцаря, я, къ сожалнію, не могу вамъ его назвать. Посмотрите!

Мишель черкнулъ спичку и, приблизивъ ее къ гробниц, освтилъ слдующую фразу, глубоко вырезанную въ камн: „Аллисъ была дама его сердца“, и затмъ слдовала другая: „Есть ли боле нжное имя?“

— Утверждаютъ, — продолжалъ молодой человкъ, туша спичку, — что покинутый какой-то пригожей владлицей замка, давшей ему клятву врности, бдный рыцарь отправился въ Палестину. Раненный смертельно въ одной битв и въ отчаяніи, что онъ не увидитъ боле ту, которую онъ еще страстно любилъ, онъ нашелъ пріютъ у пилигримовъ, поклявшихся ему отвезти его тло во Францію, но въ мукахъ агоніи рыцарь забылъ свое собственное имя и многія обстоятельства изъ своей прежней жизни. Онъ могъ только разсказать добрымъ пилигримамъ исторію своей любви и имя своей недостойной подруги. Это то, которое надписано на могил крестоносца, сопровождаемое словами, произнесенными имъ, вроятно, въ вид извиненія въ томъ, что онъ забылъ свое собственное имя. „Есть ли боле нжное имя?“ Таково первоначальное преданіе. Впослдствіи народное воображеніе прибавило къ нему варіантъ, вдохновляясь этими нсколько темными словами: рыцарь богохульствовалъ, забывъ, что имя „Марія“ превосходитъ сладостью всякое человческое слово. Осужденный блуждать по лсу каждую полночь, онъ познаетъ высшій покой только въ тотъ день, когда, чудомъ, имя какой-нибудь смертной, написанное на стн часовни, покажется его уху боле нжнымъ, чмъ имя Аллисъ и заставитъ еще разъ забиться его сердце. Если бы мы не были въ потемкахъ, вы увидли бы, сударыня, сколько добрыхъ душъ пыталось успокоить эту скорбную тнь, но это по большей части имена туристовъ. Преданіе добавляетъ, что влюбленный призракъ, очень ревнивый къ дам своего спасенія, не потерплъ бы, чтобы она принадлежала другому, а, ставъ вновь человкомъ, женился бы на ней самъ… Двушки же этой мстности боятся такого замогильнаго мужа.

Молодая двушка залилась смхомъ.

— O, Dear me! [3] вотъ сумасбродная исторія… Но прехорошенькая, неправда ли?

— Вы находите? Можетъ, тогда я былъ неправъ, сказавъ вамъ, что, по всей вроятности, этой постройк немного боле ста лтъ. Средневковый духъ, зачавшій эту легенду, долженъ былъ родиться во времена „Эрнани!“ [4] Могила, впрочемъ, старше часовни, это большое утшеніе, но конечно ни въ какомъ случа не восходитъ до крестовыхъ походовъ.

— Полно! — возразила съ упрямствомъ иностранка. — Эти соображенія нисколько не вредятъ истин или самое меньшее правдоподобности исторіи. Палестина, замненная другой страной, и сарацины — другимъ народомъ, ничего бы не измнили въ этой легенд; рыцарь могъ жить въ какое угодно время.

— Увы, вы правы, — подтвердилъ Мишель. — Бдный, честный человкъ, которому измняютъ и который отъ этого умираетъ — исторія возможная во вс времена!

И онъ подумалъ:

— Не всегда отъ этого умираютъ; большею частью даже отъ этого вылчиваются, но благо ли это?