Вот наконец и большая дамба, а за ней — река, широкая, неподвижная, безлюдная. Тишина здесь стоит такая, что кажется, что это и не река вовсе, а кладбище мертвых вод.

Дон Камилло шагал в сторону большой дамбы. Белый носовой платок прикрывал ему затылок между шляпой и воротником. Было полвторого пополудни августовского дня, и, глядя на него, одиноко бредущего по этой белой от пыли дороге под раскаленным солнцем, невозможно было представить себе ничего, что могло бы быть еще чернее и так похоже на священника.

— Голову даю на отсечение, что в радиусе двадцати километров сейчас все спят, — пробормотал себе под нос дон Камилло.

Он перебрался через дамбу и сел в тенечке среди зарослей акации. Сквозь листву виднелась поблескивающая река. Дон Камилло разделся, аккуратно сложил сутану и шляпу в тючок и спрятал его в ветвях кустарника. А сам в одних трусах бросился в воду.

Он не боялся, что его заметят: мало того, что это был мертвый час, так еще и место он выбрал самое удаленное и несподручное. Но меру знать следует во всем, а потому, поплавав полчасика, дон Камилло вылез из воды, пробрался в заросли акаций, но одежды, спрятанной в кустах, не нашел.

И тут у дона Камилло аж дух перехватило.

Кражей это быть не могло, ну кто мог позариться на старую, линялую сутану, что-то здесь явно было не так. И действительно, не прошло и нескольких минут, как с дамбы послышались голоса. Они приближались к кустарнику. Когда они приблизились настолько, что можно было что-то различить, дон Камилло увидел сквозь ветви акации, что это довольно большая компания парней и девушек, а когда во главе молодежи дон Камилло опознал Шпендрика, то ему все сразу стало ясно и невыносимо захотелось вырвать одну из акаций с корнем и вдарить этим негодяям. Но им-то ведь только этого и нужно было: выманить дона Камилло в одних трусах на всеобщее обозрение и посмеяться всласть.

И тогда дон Камилло рванул в воду, под водой проплыл до островка, торчавшего посреди реки, и затаился там в камышах.

Увидеть они его, конечно, не могли, он ведь был с другой стороны, но шорох услышали, и теперь разошлись вдоль берега и поджидали его, смеясь и распевая песни. Дон Камилло оказался в западне.

Каким же слабым чувствует себя сильный человек, оказавшись в смешном положении!

Дон Камилло улегся в камышах и стал ждать. Они его видеть на могли, но он прекрасно рассмотрел, как приехал Пеппоне, а за ним Нахал, Серый и весь генеральный штаб. Как Шпендрик, размахивая руками, рассказывал им, что происходит, и все смеялись. Потом подтянулись еще люди. Дон Камилло почувствовал, что пришел миг расплаты по всем счетам, старым и новым. Что красные нашли самый эффективный способ, потому что если человек смешон, то его не испугаются, будь у него кулаки пудовые, будь сам он — представитель Всевышнего. К тому же все это было просто недоразумением, ведь дон Камилло и не имел в виду никого пугать, ну разве что бесов. А теперь политика переменилась, красные стали считать священников врагами и говорить, что попы виноваты во всем, что не так на белом свете. А когда все идет не так, то главное — не исправлять положение дел, а найти виноватового.

— Господи, — взмолился дон Камилло, — мне стыдно обращаться к Тебе в трусах, но дело принимает серьезный оборот. Если не смертный грех священнику, изнемогшему от жары, нырнуть в воду, помоги мне, сам я не справлюсь.

На берегу тем временем раскладывали карты, принесли бутыли с вином, заиграли на гармони. Было людно, как на пляже. Никто и не думал снимать осаду. Напротив, они заняли целых полкилометра вверх по течению от печально известного брода, к которому никто не пытался подойти с 1945 года. Тогда немцы, отступая и взрывая мосты, заминировали с обоих берегов те места, где можно было перейти вброд, причем сделали это так искусно, что после нескольких неудачных попыток саперы сдались, обнесли колючей проволокой эти двести метров, поросшие кустарником, и оставили все по-прежнему.

Там-то красных не было, но именно потому и не было, что только безумец сунулся бы на это минное поле. Если поплыть вниз по течению от брода, приплывешь точнехонько в деревню, а если вверх — то в самую гущу красных. А священник в трусах себе такого позволить не может.

Дон Камилло лежал неподвижно на влажной земле и посасывал камышинку, предаваясь размышлениям.

— И все же достойный человек остается таким даже в трусах. Главное, делать что-то достойное, тогда одежда будет уже не в счет.

Вечерело, на берегу зажигали факелы и керосиновые лампы. Все это походило на пляжную вечеринку. Когда стемнело настолько, что трава стала казаться не зеленой, а черной, дон Камилло скользнул в воду и поплыл против течения. Он плыл до тех пор, пока не нащупал под ногами дно. Тогда он встал и уверенно двинулся по броду в сторону берега. Заметить его не могли. Он не плыл, но шел под водой, время от времени высовывая на поверхность рот, чтобы набрать воздуха.

Вот и берег. Теперь самое сложное — вылезти из воды так, чтобы его не заметили. А там уже по кустам до дамбы, через дамбу бегом, и по виноградникам да зарослям медуницы уж он добрался бы до огорода приходского дома.

Дон Камилло ухватился за кустик, подтянулся, но в последний момент кустик вырвался из земли с корнем — и дон Камилло с громким плеском плюхнулся обратно в воду. Все устремились в сторону этого звука. Но дон Камилло одним прыжком вылез на берег и спрятался в густом кустарнике.

С одной стороны усиливались шум и крики, с другой — взошла, освещая сцену действия, луна.

— Дон Камилло, — выступил вперед Пеппоне, — дон Камилло!

Ему никто не ответил. Внезапно наступила мертвая тишина.