— Ух, ух, — сказал он. Кикко было два года, и он еще не умел произносить длинные речи. Для меня так и остается загадкой, каким образом наш отец всегда разбирал то, что лепетал Кикко.

— Там какой-то чужак или большой зверь, — перевел отец и велел принести ему двустволку. Затем он направился, увлекаемый Кикко, на лужайку перед первым ясенем.

Там мы нашли шестерых этих чертовых городских, у них были треноги и красно-белые рейки, которыми они что-то измеряли, вытаптывая наш клевер.

— Вы что тут делаете? — спросил отец у того, кто стоял со своей красно-белой рейкой к нему ближе всех.

— Занимаюсь своим делом, — ответил тот, даже не оборачиваясь. — А если бы вы занялись своим, то сберегли бы силы и время.

— Убирайтесь, ^закричали остальные, толпившиеся посреди клевера у треноги.

— Вон отсюда! — сказал мой отец и наставил на городских идиотов двустволку.

Они, как только взглянули на него и увидели, что он стоит на дорожке, высокий и мощный, подобно тополю, так сразу похватали свои инструменты и дали деру, словно зайцы.

Вечером мы опять сидели на гумне вокруг пня и смотрели, как отец заканчивает вытесывать лопату. И тут появились те шестеро городских в сопровождении двух стражей порядка, за которыми им пришлось тащиться аж на станцию Гаццола.

— Вот он, — сказали эти жалкие типы, показывая на отца.

Отец продолжал строгать, не поднимая головы. Старший из стражей порядка, капитан, заметил, что он не понимает, что произошло.

— Ничего не произошло. Я просто увидел шестерых чужаков, которые вытаптывали мой клевер, и прогнал их прочь с моей земли.

Капитан сказал, что это был инженер с подручными и что они приехали сделать замеры для прокладки рельсов под паровой трамвай.

— Они могли бы сказать об этом. На мою землю заходят, спрашивая разрешения, — заявил отец, любуясь своей работой. — Не говоря уж о том, что по моим полям не должен ездить никакой трамвай.

— Если нам будет так удобней, то трамвай по ним поедет, — злобно ухмыльнулся инженер. Но отец мой как раз в эту минуту заметил на рукоятке лопаты какую-то неровность и принялся ее заглаживать.

Капитан сказал, что отец обязан пустить инженера и его помощников.

— Это дело государственное! — подчеркнул он.

— Вот придет из правительства бумага с печатями, тогда пущу, — сказал отец вполголоса. — Я свои права знаю.

Капитан согласился, что тут отец действительно в своем праве и что инженер должен предоставить ему бумагу с печатями.

На следующий день инженер и пять его подручных вернулись: они зашли на гумно в соломенных шляпах, сдвинутых на затылок, и в беретах, заломленных набок.

— А вот и документ, — сказал инженер и протянул моему отцу лист бумаги.

Отец взял бумагу и пошел к дому, а мы за ним.

— Читай не спеша, — приказал он мне, когда мы зашли в кухню. Я прочел, а потом прочел еще раз.

— Пойди и скажи им, что они могут проходить, — в конце концов мрачно произнес отец.

Я побежал, а вернувшись, последовал за отцом и всеми остальными на чердак. Там мы устроились у круглого окна, выходившего в сторону полей.

Эти шестеро идиотов дошли по дорожке, что-то напевая, до первого ясеня. Затем мы увидели, как они начали в гневе размахивать руками. Один было рванул в сторону нашего дома, но остальные его удержали.

Городские всегда так делают: будто бы сейчас набросятся, но кто-то их вечно удерживает.

Они немного постояли на дорожке и поспорили, потом сняли башмаки и чулки и закатали штанины. А затем, прыгая с ноги на ногу, зашли на поле клевера.

Тяжкий наш труд продолжался с полуночи до пяти часов сегодняшнего утра: четыре тяжелых плуга для глубокого распахивания с помощью восьмидесяти волов переворотили все клеверное поле. Потом надо было перекрыть несколько канав и пробить стоки в других местах, чтобы затопить эту свежевспаханную землю. А под конец в воду было скинуто все то, что содержалось в выгребной яме коровника — бочек десять, не меньше.

Мы просидели у чердачного окна до полудня, глядя, как скачут по грязи городские.

Кикко чирикал, как птичка, каждый раз, как видел, что кто-то из них поскальзывался и терял равновесие. Мама, пришедшая сообщить, что суп уже на столе, была довольна.

— Погдядите, к нему вернулся румянец. Бедный цыпленочек, ему необходимо было развлечься. Благодарение Богу, что надоумил тебя на эту затею! — сказала она отцу.

К вечеру городские опять появились в сопровождении карабинеров и какого-то господина, одетого в черное, которого они неизвестно откуда вытащили.