Не все учения проходили без происшествий. Вспоминается курьезный случай, когда мы изучали эффективность действия бомбардировочной авиации по танковой колонне, обозначенной мишенями-макетами. Учение проводилось в воскресный день, и присутствия людей в районе бомбардировки не предвиделось. Но в тот момент, когда из-за леса показалось первое звено самолетов, мы с ужасом увидели, что вдоль линии мишеней тащится крестьянская повозка. Уборевич схватился за голову, что-то крикнул командиру авиационной бригады. Но предпринять что-либо уже было невозможно. Прошла минута, другая. Пыль, поднятая разрывами бомб, скрыла от нас и мишени и повозку. Мы все подумали, что человеку, сидящему в повозке, не сдобровать. Каково же было наше удивление, когда через некоторое время сквозь просветы оседающей пыли показалась повозка, по-прежнему медленно двигающаяся вдоль мишеней, уже разбитых точными бомбовыми ударами. Произошел обман зрения. Повозка хотя и плелась вдоль мишеней, но не так близко, как нам показалось с вышки.

В бытность И. П. Уборевича командующим Белорусским военным округом широким фронтом велись работы по укреплению западных границ, строились укрепленные районы, аэродромы, дороги. Контролируя ход работ, намечая совершенствование оборонительных рубежей, он ежегодно проводил оперативные рекогносцировки. К ним привлекался широкий круг штабных командиров и в обязательном порядке работники оперативного отдела. На месте определялись наиболее важные рубежи и направления, проигрывались отдельные эпизоды.

Поучительными в смысле подготовки начальствующего состава и войск являлись не только сборы, различные учения и маневры, но и инспекторские проверки войск, которые проводил Уборевич. Выезжая в войска, он обычно брал с собой двух-трех командиров из отдела боевой подготовки и представителей родов войск. Всего в инспекторскую группу входило пять-шесть человек.

Бывая в войсках, он подолгу беседовал с бойцами, командирами подразделений, внимательно изучал их думы и настроения. Часто выступал перед ними с докладами. Во время лагерных сборов и учений Иероним Петрович жил в тех же условиях, что и начальствующий состав. Если разбивался палаточный городок, палатка командующего находилась на правом фланге.

Никаких объемистых актов обследований Уборевич не признавал. Вместо них издавались короткие приказы, в которых отмечались недостатки и давались исчерпывающие указания, как их устранять. И весь округ быстро узнавал о новых требованиях командующего войсками.

Роль и заслуги И. П. Уборевича в укреплении обороны и повышении боеспособности войск на одном из важнейших участков западного направления - да и не только там - бесспорны.

В своей работе он опирался на партийные организации, на командный и политический состав.

Его взаимоотношения с политическими работниками носили деловой партийный характер. Не помню случая, чтобы между членами Военного совета и командующим возникали трения. На заседаниях, при поездках в войска, при обсуждении принципиальных вопросов Уборевич внимательно прислушивался к политическим работникам, согласовывал с ними решения.

Особенно примечательны успехи И. П. Уборевича в подготовке и духовном выращивании преданных партии и Родине руководящих военных кадров: знающих дело командиров полков, дивизий и корпусов, творчески мыслящих штабных командиров, политических работников и хозяйственников, обладающих высокими организаторскими способностями. Многие командиры, пройдя «школу Уборевича», впоследствии добивались высокого уровня подготовки войск.

К великому прискорбию, в уродливой обстановке, порожденной культом личности Сталина, многие талантливые командиры были репрессированы, другие, преимущественно молодые, переведены в глубь страны, подальше от Белоруссии. Все теоретические разработки по вождению войск были опорочены, изъяты из употребления, а богатейший опыт многочисленных учений, полевых поездок и маневров отвергнут.

В начале 1935 года меня перевели на Дальний Восток начальником штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, которой командовал В. К. Блюхер.

После этого я виделся с Уборевичем раза три на совещаниях в Москве и один раз в Сочи, где мы отдыхали вместе с семьями. Последний раз мы встретились осенью 1936 года в Москве, на заседании Реввоенсовета СССР.

Иероним Петрович, как всегда, был внимателен, расспрашивал о службе, о трудностях, давал советы. Поделился со мной и своими творческими планами по дальнейшей разработке теории глубокой операции и углубленному исследованию вопросов подготовки и воспитания командных кадров.

– Очень хочется, Кирилл Афанасьевич, - говорил Уборевич, - написать капитальный труд по подготовке начальствующего состава армии. Опыта много, а вот времени не хватает...

В тот раз мы долго беседовали, вместе обедали, гуляли.

Примерно через год, возвратясь из Испании, я узнал, что Уборевич арестован, а все его военно-теоретические взгляды признаны вредными. Для меня, столько лет прослужившего с Иеронимом Петровичем, непосредственно наблюдавшего, с какой чистосердечной преданностью он отдавал всего себя укреплению обороноспособности Родины, все это явилось полной неожиданностью.

Особенно смутно стало на душе, когда на одном из совещаний Сталин указал мне: