– Пожалуйста! – молю я.

Он проникает в меня глубоким требовательным движением, кричу от невероятно острого ощущения. Он отодвигается, чтобы понять, что не так, вцепляюсь в волосы, тяну к себе. Расширившимися от удивления и желания глазами упиваюсь видом пришедших в движение мышц пресса и упругих плеч. С каждым глубоким и плавным толчком всё лучше подстраиваюсь под заданный ритм. И вот я уже неистово поддаюсь ему навстречу, дико вскрикиваю, умоляю не останавливаться. Мечусь в его руках, он, тяжело дыша, останавливается на мгновение, едва заметное. Протестующе стону, заставляя продолжать размеренные жадные движения. Краем сознания радуюсь, что могу не сдерживать эмоций, как всегда делала с Рустамом, и никто не услышит здесь моих криков. Изгибаюсь под шквалом удовольствия от особо глубокого движения, затронувшего что-то внутри, что заставляет зависнуть на самой грани, отчаянно желая освобождения:

– О, Господи, Данила…

Мои последние слова, кажется, наконец-то срывают его с катушек. Вся сдержанность, которая присутствовала в нём до этого, испарилась. Остались дикие лихорадочные движения. Он наклоняется, требовательно захватывает мои губы, проникая языком в рот, и делает тот самый, что-то задевающий внутри толчок. Я взрываюсь. Распахнув от потрясения глаза, дико несдержанно ору, царапая ему спину, конвульсивно сжимаясь вокруг него.

– Да, вот так! Теперь всё будет хорошо! – горячо шепчет он мне на ухо и без сил наваливается на меня, вдавливая в мягкую кровать.

Да, я знаю, теперь всё будет хорошо!

Он лежит на животе, рядом со мной. Я кладу руку на его макушку, зарываюсь пальцами в жёсткие волосы, другой поглаживаю его влажную от пота спину и плечи. Через минуту он слегка шевелится, пытаясь отодвинуться, неосознанно прижимаю его голову ещё сильнее.

– Тебе нужно отдохнуть, – говорит он и встаёт с постели.

– А тебе?

– Мне тоже, – он натягивает боксёры, идёт в ванну.

– Ты вернёшься?

– Да.

Слишком выматывающий и напряжённый получился денёк. Я не дождалась, когда он ляжет в постель. Уснула, настолько умиротворённая, как никогда. Даже не помню, когда мне последний раз было так хорошо и спокойно.

Ох уж эти привычки! Привыкнуть трудно, искоренить ещё сложнее. Просыпаюсь в пять утра с мыслями о том, что нужно идти топить тындыр и ставить тесто. Только открыв глаза, понимаю, что таджикский сон закончен. Упоительное счастье переполняет меня до краёв. Любимый. Он спит с другой стороны кровати, так далеко. Чтобы дотронуться, мне нужно подвигаться к нему. Зачем такая большая кровать, если живёт один? Отгоняю мысли обо всех женщинах, которые побывали в этой постели. Когда тебя целуют так, словно ты самая желанная на земле, то о каких-то мифических подругах думаешь в последнюю очередь. Если до сих пор никто не занял место рядом с ним, то теперь этот одинокий волк – мой. И по-другому быть не может. Он не сказал ни слова любви, но то, что было вчера, говорит лучше всяких слов.

Спать совсем не хочется. Осторожно, чтобы не разбудить, подползаю к нему ближе и сажусь рядом, по-турецки скрестив ноги. Он лежит на спине. Сон почему-то не смягчил черты его лица, на нём напряжённое выражение, словно и во сне он решает какую-то проблему. Хочу стереть эту хмурую складку у переносицы, хочу разгладить морщинки на лбу. Хочу прикоснуться, но боюсь разбудить. Перевожу взгляд ниже, любуюсь сильным красивым телом, рельефная мускулатура груди и плеч, упругий пресс, покрытый мягкими завитками темных волос.

– Давно любуешься?

Охаю, закрываю рот рукой, подпрыгиваю на кровати так, что постель качается как на волнах.

– Я разбудила тебя?

– Трудно спать под столь пристальным взглядом. Оценивала? Сравнивала?

– Нет, что ты, нет.

Он потягивается и садится на кровати. Я отодвигаюсь, хочу прикоснуться, но что-то не даёт.

– Прости, что разбудила. Иду накрывать завтрак.

Он натягивает длинный мужской халат и скрывается в ванной. Я тоже набрасываю на свою ночную рубашку короткий шёлковый халатик. Надеюсь, теперь имею право так показываться перед ним. В другие дни я не выходила из-за ширмы в домашней одежде, если он был в квартире.

Он долго плещется в душе, я уже всё приготовила – бутерброды, каша, свежесваренный кофе. А он, даже выйдя, не спешит к столу, останавливается возле окна в районе гостиной и задумчиво смотрит на город. Он переоделся, теперь на нём светлые немного потёртые джинсы и майка, слегка мокрая, видимо, после душа не воспользовался полотенцем. Он выглядит невозмутимым, отстранённым, но шестым чувством я ощущаю, что он напряжён. Хочу снять это напряжение, избавить его от проблем, от чего бы они ни возникли. И, конечно, до боли в ладонях хочу прикоснуться к нему, и не хочу больше сдерживать себя. Подхожу к нему сзади и, обхватив за талию, прижимаюсь лицом к его спине, с упоением вдыхаю пряный аромат его тела, геля для душа и воздуха.

– Я люблю тебя, – говорю самое естественное, что есть сейчас во мне, пытаясь вместе с этими словами перелить чуточку своего счастья и безмятежного спокойствия в его наряженное тело, в его закрытую душу.

– Нет! – слышу твёрдое и уверенное.

– Что нет? Я не поняла?

– Нет, ты не любишь меня, – спокойно говорит он абсурдные слова.

И, разомкнув мои руки, поворачивается ко мне. Мягко нажав на плечи, усаживает на диван, а сам остаётся стоять. И продолжает говорить, чем-то напоминая учителя перед первоклассницей, то есть мной, сидящей за партой, то есть на диване, удивлённо распахнутыми глазами следящей за божеством, не понимая особо, что оно пытается до тебя донести.