Эхо любви. Стихотворения. Поэмы (сборник)
вернуться

Рождественский Роберт Иванович
Шрифт:

«Та зима была, будто война, – лютой…»

Та зима была, будто война, – лютой.Пробуравлена,прокалена ветром.Снег лежал, навалясь на январь грудой.И кряхтели дома под его весом.По щербатому полу мороз крался.Кашлял новый учитель Сергей Саныч.Застывали чернила у нас в классе.И контрольный диктантотменял завуч…Я считал, что не зря голосит ветер,не случайноболит по утрам горло,потому что остались на всем светелишь зима и война –из времен года!И хлестала пурга по земле крупно,и дрожала река в ледяном гуле.И продышины в окнах цвели кругло,будто в каждуюкто-то всадилпулю!..И надела соседка платок вдовий.И стонала она допоздна-поздно…Та зима была, будто война, – долгой.Вспоминаюи даже сейчас мерзну.

«То, где мы жили, называлось югом…»

То, где мы жили, называлось югом…И каждый раз,как только мы вставали,казался мир вокруг настолько юным,что в нем – наверняка! – существовалипока еще не названные вещи.Беспомощный,под безымянным небомрождался мир.Он вовсе не был вечным.Усталым не был.И всесильным не был.Он появлялся.Он пьянил, как брага.Он был доверчивым и откровенным…О, это удивительное право:назвать землею – землю,ветер – ветром!Увидев ослепительное нечто,на миг сомкнутьторжественные векии радостно провозгласить:«Ты –небо!Да будет такотныне и вовеки!..Да будет мир ежесекундно юным.Да будет он такимсейчас и позже…»То, где мы жили, называлось югом.И было нам по двадцать лет.Не больше…И нисходила ночь – от звезд рябая.И мы,заполненные гулкой ширью,намаявшись,почти что засыпая,любовьбесстрашно называлижизнью.

«Все хочу я увидеть…»

Все хочу я увидеть.Хочу испытать, все, кроме смертиИ услышать все шепоты мираи все его грохоты.Но даже и то, что небесный Госплан отпустил мне по смете,я честно приму.И вместе с друзьями потрачу до крохотки…Все желания могут исполниться, кроме самого яркого –колеса машины времени ржавеют – несмазаны…А мне боткуситьот того матросского яблочка!А мне быпочуятьрукопожатье товарища «маузера»!..Это вовсе не кровь, это время в жилах играет.Пусть потом разберутся, кто гений, кто трус, кто воин.Ведь не тогда человек умирает, когда умирает,а тогда, когда говорит:«Я собой доволен…»Я собой доволен… И можно готовить деньги,заказывать место на кладбищеи траурный выезд…А в соседнем сквере кудахчут хорошо одетые дети.И не знают еще,что им досталась эпоха – на вырост!Мы об этом тоже не знали.Мы не верили, что состаримся.И что однажды на сердце у каждого истина выжжется:никогда не бывает Счастьеконечной станцией!..…Потому-то и кружится этот мир.Потому он и движется.

Баллада о зенитчицах

Как разглядеть за днями след нечеткий?Хочу приблизить к сердцу этот след…На батарее были сплошь девчонки.А старшей быловосемнадцать лет.Лихая челка над прищуром хитрым,бравурное презрение к войне…В то утро танки вышли прямо к Химкам.Те самые.С крестами на броне…И старшая, действительно старея,как от кошмара заслонясь рукой,скомандовала тонко:– Батарея-а-а!(Ой, мамочка!..Ой, родная!..)Огонь! –И –залп!..И тут они заголосили,девчоночки,запричитали всласть.Как будто бы вся бабья боль Россиив девчонках этих вдруг отозвалась!Кружилось небо – снежное, рябое.Был ветер обжигающе горяч.Былинный плач висел над полем боя,он был слышней разрывов – этот плач!Ему – протяжному – земля внимала,остановясь на смертном рубеже.– Ой, мамочка!..– Ой, страшно мне!..– Ой, мама!.. –И снова:– Батарея-а-а!..…И ужепред ними,посреди земного шара,левее безымянного буграгорели неправдоподобно жаркочетыре черных танковых костра!Раскатывалось эхо над полями,боймедленною кровью истекал…Зенитчицы кричали и стреляли,размазывая слезы по щекам.и падали.И поднимались снова.Впервые защищая наявуи честь свою(в буквальном смысле слова!).И Родину.И маму.И Москву.Весенние пружинящие ветки.Торжественность венчального стола.Неслышанное:«Ты моя – навеки!..»Несказанное:«Я тебя ждала..»И губы мужа. И его ладони.Смешное бормотание во сне.И то, чтоб закричать в родильном доме:– Ой, мамочка!Ой, мама, страшно мне! –И ласточку.И дождик над Арбатом.И ощущенье полной тишины…Пришло к ним это после.В сорок пятом.Конечно, к тем, кто сам пришел с войны.

Из поэмы «210 шагов»

Война

Было Училище.Форма – на вырост.Стрельбы с утра. Строевая – зазря…Полугодичный ускоренный выпуск.И на петлице –два кубаря…Шел эшелон по протяжной России,шел на войну сквозь мельканье берез.«Мы разобьем их!..»«Мы их осилим!..»«Мы им докажем!..» – гудел паровоз…Станции, как новгородское вече.Мир,где клокочет людская беда.Шел эшелон.А навстречу, навстречу –лишьсанитарные поезда…В глотку не лезла горячая каша.Полночьбыла, как курок, взведена…«Мы разобьем их!..»«Мы им докажем!..»«Мы их оси лим!..» – шептал лейтенант…В тамбуре,маясь на стрелках гремящих,весь продуваемый сквозняком,он по дороге взрослел – этот мальчик –тонкая шея,уши торчком…Тол ь ко во сне,оккупировав полкув осатанелом табачном дыму,он забывал обо всемненадолго.И улыбался.Снилось емучто-то распахнутое и голубое.Небо,а может, морская волна…«Та н к и!.»И сразу истошное: «К бою-у!..»Так они встретились:Они Война……Воздух наполнился громом, гуденьем.Мир был изломан,был искажен…Этоказалось ошибкой, виденьем,странным, чудовищным миражом…Только видениене проходило:Следом за танками у мостапыльные парни в серых мундирахшлии стреляли от живота!..Дыбились шпалы!Насыпь качалась!Кроме пожара,не видно ни зги!Будто бы эта планета кончаласьтам,где сейчас наступали враги!Будто ее становилось все меньше!.Ежасьот близких разрывов гранат, –черный, растерянный, онемевший, –в жестком кюветележал лейтенант.Мальчик лежал посредине России,всех ее пашен, дорог и осин…Что же ты, взводный?«Докажем!..»«Осилим!..»Вот он – фашист.Докажи.И осиль.Вот он – фашист!Оголтело и мощновоетего знаменитая сталь…Знаю,что это почти невозможно!Знаю, что страшно!И все-таки встань!Встань,лейтенант!..Слышишь, просят об этом,вновь возникая из небытия,дом твой,пронизанный солнечным светом.Гор од.Отечество.Мама твоя…Встань, лейтенант!Заклинают просторы,птицы и звери,снега и цветы.Нежная просит девчонка,с которойтак и не смог познакомиться ты!Просит далекая средняя школа,ставшая госпиталем с сентября.Встань!Чемпионы двора по футболупросят тебя – своего вратаря!Просит высокая звездная россыпь,горы, излучина каждой реки!..Маршалприказываети просит:«Встань, лейтенант! Постарайся! Смоги…»Глядя значительно и сурово,вместе с землею и морем скорбя,просит об этомкрейсер «Аврора»!Тельманоб этом просит тебя!Просят деревни, пропахшие гарью.Солнце, как колокол, в небе гудит!Просит из будущегоГагарин!Тыне поднимешься –онне взлетит…Просяттвои нерожденные дети.Просит история…И тогдавсталлейтенанти шагнул по планете,выкрикнув не по уставу:«Айда!.»Встали пошел на врага, как вслепую!(Сразу же сделалась влажной спина.)Встал лейтенант!..И наткнулся на пулю.Большую и твердую,как стена…Вздрогнул он, будто от зимнего ветра.Падал он медленно, как нараспев.Падал он долго…Упал он мгновенно.Он даже выстрелитьне успел!И для него наступила сплошнаяи бесконечная тишина…Чем этот бой завершился –не знаюзнаю, чем кончилась эта война!..Ждет он меняза чертой неизбежной.Он мне мерещится ночью и днем –худенький мальчик,всего-то успевшийвстать под огнеми шагнуть под огнем!..…А над домом тучикружат-ворожат.Под землей цветущейпавшиележат.Дождь идет над полем,родную землю поит…Мы про нихне вспомним, –и про нас не вспомнят!Не вспомнят ни разу.Никто и никогда.Бежит по оврагумутная вода…Вот и дождь кончился.Радугакак полымя…А ведь оченьхочется,чтоб и про нас помнили.

Пуля

Пока эта пуля летела в него….– Ты о чем?Он умер в больнице.И все это былоне вдруг.Почти что за месяц мы знали, что он – обречен…Ты помнишь,как плакал в пустом кабинете хирург?«Какой человек умирает!Какой человек!..»Поэт хирургии полсуток стоял у стола.Хотел опровергнуть прогнозы.И –не опроверг.Там не былопули…– Нет, все-таки пуля была!..На любом надгробье – два главных года:год прихода в этот мир.И год ухода.От порога до другого порогавьется-кружит по землетвоя дорога.Вьется-кружит по землетвоя усталость.И никто не скажет, много ль осталось…Но однажды,вопреки твоей воле,обрываются надежды и хвори!Обрываются мечты и печали!«Прибыл – убыл…» –в это верят без печати…Я разглядываю камень в испуге:между датами –черта,как след от пули!След от пули!След багряного цвета…Значит, все-таки былапуля эта!Значит, все-таки смогладолго мчаться!Значит, все-таки ждаладня и часа!Все ждала она, ждала,все летела!И –домчалась.Дождалась.Досвистела….Два числа на камневремя стирает.След от пули между ними пылает!..Пока эти пули летят (а они летят!),пока эти пули летят в тебя и в меня,наполнившись ветром,осенние сосны гудят,желтеют в витринах газеты вчерашнего дня…А пули летят!И нельзя отсидеться в броне,уехать, забраться в забытые богом края…Но где и когда она встречу назначила мне –веселая пуля,проклятая пуля моя?Ударит в какой сторонеи с какой стороны?..Постой!Да неужтоне может промазать она?И вновьсуматошные дни суетою полны.Живу я и верю,что жизнь – невозможно длинна.Вот что-то не сделал: «Успею…» (А пуля летит!..)«Доделаю после…» (А пуля смеется, летя!..)В сырое окнонеподкупное времяглядит.И небов потерянных звездах,как в каплях дождя…Ну что же, на то мы и люди, чтоб все понимать.На то мы и люди, чтоб верить в бессмертные сны…Над детским дыханьемсклонилась усталая мать.Горят и мена у подножья Кремлевской стены…На то мы и люди,чтоб помнить других людей.На то мы и люди,чтоб слышать их голоса…В оттаявшем небе – рассветная полоса…Да будет памятнымкаждыйпрошедший день!А каждый грядущий день да будет воспет!..Пока эти пули летят,мыобязаны жить.Пока эти пули летят, мы должны успетьвырастить хлеб,землю спасти,песню сложить.…Пока эти пули летят в тебя и в меня…

Баллада о крыльях

Мужичонка-лиходей – рожа варежкой –дня двадцатого апреля года давнегозакричал вовсю в Кремле, на Ивановской,дескать,«дело у него Государево!»Кто таков?Почто вопит?Во что верует?Отчего в глаза стрельцам глядит без робости?Вор – не вор, однако кто его ведает…А за крикдержи ответ по всей строгости!..Мужичка того недремлющая стража взяла.На расспросеобъявил этот странный тать,что клянется смастерить два великих крылаи на оных, аки птица,будет в небе летать…Подземелье.Стол дубовый.И стена на три крюка.По стене плывут, качаясь, тени страшные.Сам боярин Троекуров у смутьяна-мужика,бородою тряся,грозно спрашивали:– Что творишь, холоп?– Не худое творю.– Значит, хочешь взлететь?– Даже очень хочу.– Аки птица, говоришь?– Аки птица, говорю.– Ну, а как не взлетишь?– Непременно взлечу!Был расспрашиван холоп строгим способом,шли от засветло расспросы и до затемно.Дыбой гнули мужика,а он упорствовал:«Обязательно взлечу!Обязательно!»Вдруг и вправду полетит мозгля крамольная?!Вдруг понравится царю потеха знатная?Призадумались боярини промолвили:– Ладно!..Что тебе, холоп, к работе надобно?Дали все, что просил для крылатых дел:два куска холста, драгоценной слюды,прутьев ивовых, на неделю еды.(И подьячего,чтоб смотрел-глядел.)Необычное мужичок мастерил,вострым ножиком он холсты кромсал,из белужьих жабр хитрый клей варил,прутья ивовые в три ряда вязал.От рассветной зари до темных небесон работал и не печалился.Он старался – черт, он смеялся – бес:«Получается!Ой, получается!..»Слух пошел по Москве:«Лихие дела!..Мужичонка… Да чтоб мне с места не встать!..Завтра в полдень, слышь?.. Два великих крыла…На Ивановской… Аки птица летать…»– Что творишь, холоп?– Не худое творю.– Значит, хочешь взлететь?– Даже очень хочу.– Аки птица, говоришь?– Аки птица, говорю.– Ну, а как не взлетишь?– Непременно взлечу!Мужичонка-лиходей – рожа варежкою, –появившись из ворот скособоченных,дня тридцатого апреля на Ивановскуювышел-вынес два крыла перепончатых.Были крылья угловатыми и мощными,распахнулись –всех зажмуритьсязаставили!Были тоненькими очень – да не морщили.Были словно ледяными – да не таяли.Отливали эти крылья сверкающието ли – кровушкою, то ли – пожарами.Сам боярин Троекуровсо товарищамипоглазеть на это чудо пожаловали…Крыльев радужных таких земля не видела.И надел их мужик, слегка важничая.Вся Ивановская площадь шеи вытянула,приготовилася ахнуть вся Ивановская!..Вот он крыльями взмахнул, сделал первый шаг.Вот он чаще замахал, от усердья взмок.Вот на цыпочки встал, – да не взлеталось никак!..Вот он щеки надул, – а взлететь не мог!..Он и плакал, и молился, и два раза отдыхал,закатив глаза, подпрыгивал по-заячьи.Он поохивал, присвистывал, он крыльями махали ногами семенил,как в присядочке.По земле стучали крылья, крест мотался на груди.Обдавала пыль вельможного боярина.Мужику уже кричали:«Ну, чего же ты? Лети!Обещался, так взлетай,окаянина!..»А когда он завопил: «Да где ж ты, господи?!» –и купца задел крылом, пробегаючи,вся Ивановская площадь взвыла в хохоте,так что брызнули с крестовстаи галочьи!..А мужик упал на землю, как подрезали.И не слышал он ни хохота, ни карканья…Самбоярин Троекуров не побрезговали:подошли к мужичкуи в личность харкнули.И сказали так боярин:«Будя!Досытапосмеялись. А теперь давай похмуримся.Батогами его!Но чтоб – не до смерти.Чтоб денечка два пожил да помучился…»Ой, взлетели батоги посреди весны.Вился каждый батожок в небе пташкою.И оттудова – да поперек спины!Поперек спины – да все с оттяжкою!Чтобы думал – знал!Чтобы впрок – для всех!Чтоб вокруг тебястало красненько!Да с размахом – а-ах!Чтоб до сердца – э-эх!И еще раз – о-ох!И –полразика!..– В землю смотришь, холоп?– В землю смотрю.– Полетать хотел?– И теперь хочу.– Аки птица, говоришь?– Аки птица, говорю.– Ну, а дальше как?– Непременно взлечу!Мужичонка-лиходей – рожа варежкой, –одичалых собак пугая стонами,в ночь промозглую лежал на Ивановской,будто черный крест –руки в стороны.Посредине государства, затаенного во мгле,посреди берез и зарослей смородинных,на заплаканной, залатанной, загадочной Землехлеборобов,храбрецови юродивых.Посреди иконных ликов и немыслимых личин,бормотаньяи тоски неосознанной,посреди пиров и пыток, пьяных песен и лучинчеловек лежал ничкомв крови собственной.Он лежал один, и не былони звезд, ни облаков.Он лежал, широко глаза открывши…И спина его горела не от царских батогов, –прорастали крылья в ней.Крылья.Крылышки.

Из сборника

«Семидесятые»

(1980)

Мамаев курган

Сотни лет расходиться широким кругампо огромной водемолчаливой реки…Выше всех Эверестов – Мамаев курган!Зря об этомв учебниках нетни строки.Зря не сказано в них,что теплеет Земляи светлеет Земля, оттого что на ней,о курганах Мамаевыхпомнить веля,загораются тысячи Вечных огней…Мне сюда возвращаться. К добру и к беде.Мне сюда приходить Приползать. Прилетать.И, схватившись за сердце на той высоте,задыхаясь,разреженный воздух глотать.Мне сюда возвращаться. Из мелких потерь.Из ухоженных стран.И горячечных снов.Натыкаться на долгие стоны людейи кольчуги позванивающих орденов…Зря не сказано в книгах,Мамаев курган,что металла в твоем оглушенном нутребольше, чем в знаменитой Магнитной горе!Что хватило его и друзьям.И врагам.Вместо капель росы, как слепое жнивье,проступает железо,кроваво сочась…И поэтомусамая главная частьв притяженье Земли – притяженье твое!..Ты цветами пророс.Ты слезами пророс.Ты стоишь,поминальные муки терпя.Синеватые молнии медленных гроз,будто в колокол памяти,бьются в тебя!И тогда поднимаются птицы с земли,и колышется нервно степная трава.Оживаютзатертые напрочь слова.И по плитамусталостучаткостыли.