А Задонскій ршительно не зналъ, что длать. Ему не хотлось сразу отказаться отъ Лизы, не хотлось явиться передъ нею совсмъ подлецомъ, и въ то же время онъ не зналъ, какъ обдлать дло иначе. До сихъ поръ вс его любовныя интриги завязывались въ сред замужнихъ женщинъ, которыя молчали поневол при его измн и только упрекали его въ письмахъ, разорванныхъ на закуриванье папиросъ, или послужившихъ на потху пріятелей; были у него связи и въ той сред, гд бдныя, простыя двушки отдавались ему, зная впередъ, что онъ, баринъ, не женится на нихъ: он получали отъ него мелкіе подарки и потомъ плакали передъ нимъ, укоряя его только за то, что онъ такъ скоро разлюбилъ ихъ; он если на что-нибудь и надялись съ самаго начала, такъ только на прочность и постоянство любви; наконецъ, онъ былъ коротко знакомъ съ уличнымъ продажнымъ развратомъ, но тутъ не было даже и помину о любви. Совсмъ другого рода дло было теперь. Передъ нимъ стояло не развратное, не продающее себя созданіе, не погуливающая тайкомъ отъ мужа жена, не какая-нибудь швея или горничная, даже не мечтавшая о вчности своего союза съ бариномъ; тутъ не было ни драматическихъ писемъ, ни робкихъ слезъ; нтъ, передъ нимъ стояло чистое въ душ, опрометчиво увлекшееся существо, готовое скоре погибнуть, чмъ отдаться ему безъ вры въ него. Онъ чувствовалъ, что онъ впервые, какъ ночной воръ, обокралъ, безъ всякой надобности, беззащитное созданіе, и тяжеле слезъ, тяжеле укоровъ дйствовала мучительная покорность совершившемуся факту, покорность, звучавшая въ каждомъ слов этого загубленнаго существа. Въ развращенной душ проснулось чувство стыда и раскаянья, тмъ боле сильное, что первая вспышка страсти еще не прошла въ самомъ Задонскомъ, и онъ, попрежнему, видлъ въ Лиз одну изъ лучшихъ двушекъ, какихъ онъ встрчахъ на своемъ вку. Но мелкая и слабая натуришка не позволяла Михаилу Александровичу дйствовать ршительно и загладить свой проступокъ. Вмсто ршительныхъ дйствій, онъ только предавался иногда разнымъ мечтамъ о томъ, что, можетъ-быть, тетка раздумаетъ хать, что, можетъ-быть, она дастъ ему порядочную сумму денегъ. Изъ этихъ мечтаній, конечно, не могло ничего выйти, а Задонскій все откладывалъ свои переговоры съ теткой, все выискивалъ удобнаго случая. Наконецъ, такой случай насталъ. Графиня была въ самомъ хорошемъ расположеніи духа и даже смялась, что случалось съ нею довольно рдко. Во время разговоровъ съ племянникомъ, она замтила, что Лиза бываетъ у нихъ теперь слишкомъ рдко и гоститъ мало, и начала распространяться о достоинствахъ Лизы и своей любви къ ней.

— Да, — ршился сказать Задонскій: — я-то боле, чмъ кто-нибудь другой знаю, какъ прекрасна эта двушка. Я просто безъ ума отъ нея…

— Надюсь, что это не иметъ никакого серьезнаго значенія, — замтила графиня и сдвинула брови.

— Если вы не считаете серьезнымъ ддомъ любовь, — возразилъ племянникъ: — то, конечно, тутъ нтъ ничего серьезнаго…

— Не любовь, а увлеченіе, — проговорила тетка. — Это понятно. Я тебя предупреждала, зная, что ты способенъ увлекаться…

— Да, я способенъ увлекаться. Но люблю я впервые. Это чувство совсмъ не похоже на прежнія, которыя вспыхивали и черезъ минуту потухали во мн снова…

— Ахъ, это точно такое же увлеченіе, какъ и вс прежнія, — настаивала графиня. — И что-жъ тутъ удивительнаго? Ты здсь живешь безъ дла, ты не видишь почти никого изъ молодыхъ двушекъ, кром нея, ну, и увлекся… Я этого-то и боялась, зная, что ты наслдовалъ отъ покойной матери и отъ несчастнаго дяди эту способность увлекаться… Да проститъ ихъ Богъ, но они тоже постоянно влюблялись въ кого-нибудь и увряли себя, что каждая ихъ послдняя любовь есть первая любовь. — Графиня вздохнула и печально покачала головой, сокрушаясь о грхахъ своихъ родныхъ. — Но слава Богу, что Лиза сама, какъ я замчаю, сторонится отъ тебя…

— Она тоже любитъ меня, — поспшилъ замтить племянникъ.

— Любитъ? — изумилась графиня. — Ну, да, можетъ-быть, но она не глупа, и потому, вроятно, поняла, что ей невозможно питать какія-нибудь надежды на вашъ союзъ…

— Отчего же невозможно? — воскликнулъ съ жаромъ Задонскій.

— Я думаю, ты настолько разсудителенъ, что самъ понимаешь всю нелпость подобнаго брака. Не говоря уже о томъ, что было бы странно породниться съ какими-нибудь Баскаковыми, считать тестемъ ярмарочнаго героя, нахлбника и шута цлой губерніи, считать тещею безсмысленную женщину, знакомую только Богъ знаетъ съ кмъ, съ разными лавочницами, содержательницами постоялыхъ дворовъ… Но даже эта двочка была бы просто смшна въ томъ кругу, гд живешь ты… Я согласна, что она получила кое-какое образованіе, что она не глупа, — но этого мало, чтобы заставить близкихъ намъ людей забыть ея происхожденіе.

— Я постараюсь перевоспитать ее…

Графиня съ изумленіемъ посмотрла на племянника и только теперь поняла, что онъ говоритъ о дл серьезно, что онъ, кажется, дйствительно хочетъ жениться.

— Длай, какъ знаешь, — холодно проговорила она. — Я могу совтовать, но не имю никакого права запрещать или позволять… Только, пожалуйста, предупреди ея родныхъ, что я не желаю этого брака, — многозначительно произнесла она:- не желаю, и потому не буду считать ихъ родными. Люди вс равны передъ Богомъ, но у насъ есть право или, лучше сказать, нашъ домъ сходится только съ тми, кому мы симпатизируемъ, съ кмъ мы родня по духу. — Что касается до Лизы, то я думаю переговорить съ нею лично…

— Вы сердитесь на меня? — заискивающимъ голосомъ произнесъ Задонскій, испугавшійся суроваго тона тетки, поцловалъ ея руку.

— Я не имю никакого права сердиться на своихъ ближнихъ за то, что они живутъ по-своему. Можетъ-быть, они правы, а я заблуждаюсь, — произнесла смиренно графиня. — Ты знаешь мое правило: пусть каждый живетъ, какъ онъ хочетъ; я могу давать только совты. Примутъ ихъ люди — я очень рада, не примутъ — ну, что-жъ? это значитъ, что мы разошлись въ убжденіяхъ, должны разойтись и въ жизни и не безпокоить другъ друга… Я, дружокъ, не отступала ни разу отъ этого правила и прошу Бога дать мн силы идти и въ будущемъ но этому пути, и не кичиться передъ людьми своею безошибочностью, не господствовать надъ ними… Я поставлена въ такое положеніе, что могла бы иногда настоять на своемъ, могла бы заставить ближнихъ поступиться ихъ убжденіями; но не этого хочу я. Я радуюсь искреннему согласію людей со мной, но лицемрнаго подчиненія себ я не терплю. Я стремлюсь не къ своему господству надъ ближними, но къ господству надъ ними тхъ святыхъ истинъ, тхъ благородныхъ правилъ, передъ которыми я сама являюсь покорною рабою…

Графиня встала съ мста и начала ходить по комнат; она была, повидимому, взволнована. Задонскій еще разъ поцловалъ ея руку и вышелъ вонъ. Онъ былъ окончательно ошеломленъ словами тетки. Она никакъ не воображала, что простое напоминаніе о ея правилахъ было самымъ сильнымъ аргументомъ, доказывавшимъ племяннику всю нелпость его плановъ насчетъ женитьбы, что эти аргументы были страшне запрещенія. Передъ такою угрозою не могъ не струсить молодой наслдникъ графини… Теперь онъ не зналъ, что начать длать. Ему хотлось забыться, опьянть, чтобъ только заглушить непрошенные упреки некстати проснувшейся совсти. Казалось, что совсти никогда не было въ душ; но теперь она мучила его, можетъ-быть, потому, что онъ, въ самомъ дл, чувствовалъ нчто въ род любви въ Лиз, или потому, что жертва была слишкомъ чиста, слишкомъ невинна… Ему то хотлось бжать въ Лиз, чтобы, излить передъ нею свое раскаянье; то являлась ршимость никогда не встрчаться съ нею, чтобы не слышать ея ровнаго, мучительно-холоднаго голоса, не видть ея карающаго, пристальнаго взгляда.

Подобные Задонскому люди думаютъ въ такихъ экстренныхъ случаяхъ: «а, будь, что будетъ!» — и складываютъ руки, стараются больше спать, чаще находиться въ кругу постороннихъ людей. Длать дло поручается судьб — и иногда эта глупая особа оказывается гораздо умне своихъ доврителей.

День стоялъ жаркій. Это было въ половин августа. Въ неб не было ни тучки, но какой-то бловатый знойный туманъ носился надъ горячею землею. Въ воздух сильно пахло, посл дождя, шедшаго наканун, сномъ. Время было около полудня. По узенькой тропинк, отдлявшей бабиновскій лсъ отъ лса привольскихъ мужиковъ неторопливо халъ верхомъ господинъ въ блой лтней одежд. Это былъ Михаилъ Александровичъ. Онъ возвращался съ постоялаго двора «Никитинскаго погоста», куда здилъ въ послдній разъ передъ своимъ отъздомъ въ Петербургъ. Графиня посылала его въ столицу для расплаты съ его кредиторами и для взятія заграничныхъ пассовъ. Онъ былъ задумчивъ и, можетъ-быть, невольно, прозжая этими знакомыми мстами, вспоминалъ о той двушк, которую онъ готовился бросить навсегда. Прохавъ съ версту, онъ былъ пораженъ громкими голосами аукавшихся дтей. На ихъ крики отвчалъ тоже ауканьями мужественный, знакомый Задонскому, голосъ. То былъ голосъ Борисоглбскаго. Задонскій невольно вздрогнулъ и пришпорилъ лошадь. Но она не успла еще сдлать нсколькихъ шаговъ, какъ его глаза встртили слишкомъ коротко знакомую ему фигуру двушки. Она сидла подъ деревомъ около лсной тропинки и машинально разбирала наваленные около нея грибы. Задонскій не могъ миновать ее. Съ минуту онъ въ нершимости придержалъ лошадь, потомъ соскочилъ съ нея, привязалъ ее къ дереву и пошелъ по направленію къ двушк. Она замтила его приближеніе только тогда, когда онъ стоялъ уже на шагъ отъ нея. Она вопросительно глядла на него и не произносила ни слова. Задонскій хотлъ взять ее за руку, во она быстро отдернула руку и поднялась съ мста, чтобы уйти.