— Лягушка-царевна! — говорила она. — Не будь она лягушкой-царевной, чмъ бы сй было приворожить Пьера? Глупа, стара, гадка. — тьфу, какая мерзость!

— Она не глупа, — замтила матушка.

— Ну, такъ длаетъ изъ себя дуру.

— Это можетъ быть.

— Не длай, Саша, никогда такихъ, глупостей, какъ твой дядя, — сказала мн бабушка:- не женись на урод.

Отецъ, матушка и я не могли удержаться отъ смха при этомъ замчаніи бабушки и успокоили ее, увряя, что такой глупости не сдлаю. Мы и улыбались, и смялись въ этотъ вечеръ, а въ душ у каждаго члена нашей семьи было какое-то нехорошее, чувство, какъ-будто предчувствіе будущихъ тревогъ и непріятностей.

Матушка, изъ вжливости, отдала первый визитъ Катерин Тимоеевн и, по совту отца, ршилась не здить къ ней до тхъ поръ, покуда не будетъ назначенъ день свадьбы. И отецъ, и мать всегда считали дядю пустымъ болтуномъ, теперь же онъ сдлался въ ихъ глазахъ подлецомъ, безсознательнымъ или сознательнымъ — это было для нихъ все равно. Они не принадлежали къ тмъ высокоумнымъ мудрецамъ, которые отыскиваютъ всевозможныя задающія обстоятельства, сдлавшія человка подлымъ, и оправдываютъ тмъ свои сношенія съ нимъ. Они были слишкомъ искренно честны, чтобы во имя отвлеченныхъ разсужденій или семейныхъ связей глядть сквозь пальцы на этотъ жалкій развратъ. Бабушка тоже чувствовала всю гнусность поведенія дяди, но покуда молчала и ждала, когда онъ женитьбой загладитъ свой поступокъ. Пришло лто. Моя семья не могла хать на дачу, у матери и отца было набрано много работы. Они дали мн нсколько рублей, и я съ Розенкампфомъ, жившимъ почти постоянно у насъ, и съ Калининымъ шлялся по окрестностямъ Петербурга. Иногда мы заходили далеко, за третье Парголово, ночевали по три и по четыре ночи въ какой-нибудь изб, и пользовались вполн своею свободой. Чтеніе книгъ у насъ смнялось ловлею бабочекъ, составленіемъ гербаріевъ; если мы отправлялись удить рыбу, то къ нашему обществу присоединялся и отецъ; мн было тяжело встрчать дядю и слушать его гуманныя рчи; моему еще слишкомъ горячему и увлекающемуся уму он казались профанаціей честныхъ идей. Посл разговоровъ съ нимъ, я съ грустью читалъ книги, заключавшія т же идеи, и думалось мн: «Неужели и авторы этихъ книгъ то же, что дядя?» Во мн зарождалась недоврчивость къ людямъ, чувство мимолетное, исчезнувшее при изученіи исторіи человческихъ обществъ, но тревожившее меня въ ту пору. Впрочемъ, дядя не очень часто посщалъ насъ и начиналъ дуться. Онъ прізжалъ къ бабушк гораздо чаще, совершенно покойно и безпечно хвасталъ своими лошадьми, разсказывалъ о своихъ удовольствіяхъ.

— Только теперь я начинаю жить, — говорилъ онъ:- теперь я попалъ въ свой кругъ.

Онъ восторженно отзывался о тхъ людяхъ, которые сошлись съ нимъ. Люди эти точно слыли въ то время за передовыхъ, за хорошихъ людей. О женитьб не было и помину. Прошло и лто. У меня начались школьныя занятія, пришлось постоянно быть въ Петербург и посщать бабушку, чего лтомъ я не длалъ. Однажды я встртился у нея съ дядею. Онъ совершенно перемнился въ обращеніи со мною и обошелся, какъ съ мальчишкой.

— Ну, что ты подлываешь, гусь лапчатый? — привтствовалъ онъ меня, трепля по плечу. — Букашекъ, да козявокъ собираешь? Что ты не заходишь къ намъ?

— Некогда, — отвчалъ я.

— Твоимъ отцу и матери, должно-быть, тоже некогда, государственными длами заняты, философскій камень отыскиваютъ! Они и не думаютъ заглянуть къ намъ?

— Я не вмшиваюсь въ чужія дла и не могу отвчать за другихъ.

— Не худо бы вмшаться и посовтовать имъ быть повжливе.

— Это можешь сдлать ты самъ, если считаешь нужнымъ; ты же такой краснорчивый.

Дядя сощурилъ глаза и пристально-посмотрлъ на меня.

— Смотри, поросенокъ! — не то угрожающимъ, не то шутливымъ голосомъ сказалъ онъ и погрозилъ мн пальцемъ.

— Это у Катерины Тимоеевны въ гостиной такъ выражаются? — спросилъ я съ усмшкою.

— Что-о?! — грозно промолвилъ онъ, точно хотлъ сказать: ползай въ ротъ, я тебя съмъ. — Тебя не скли?

— Вдь не всхъ же въ нашемъ семейств скутъ въ этомъ возраст,- отвчалъ я, стараясь не горячиться.

— Вотъ-съ какъ! — промычалъ дядя, закусивъ губу

Посл этого разговора я пересталъ ходить къ бабушк, чувствуя, что не всегда можно ручаться за свое хладнокровіе при встрч съ милымъ родственникомъ. То же сдлали отецъ и мать. Бабушка здила къ намъ, звала насъ къ себ и, наконецъ, поняла смыслъ нашихъ поступковъ. Ее начиналъ безпокоить этотъ семейный разладъ; она видла, какъ и почему начинаютъ разрываться послднія нити, связывавшія ее съ дорогими для нея людьми, съ единственными любимыми существами во всемъ мір. Видла, кто виновникъ разлада, и начала тосковать и волноваться. Страшно кололи старушку вопросы Звревой, скоро ли женится ея сынъ. Бабушка приготовлялась къ ршительному поступку, задумывала перерубить разомъ ненавистный узелъ, который развязать не было никакой возможности.

Ноябрь мсяцъ. Воскресенье. Бабушка въ волненіи ходить по комнат и поджидаетъ дядю. Она написала къ нему письмо, приглашая его постить ее. Невеселыя мысли бродятъ въ ея старой голов; вспоминаются неисправимыя ошибки, грызетъ безполезное раскаянье, мелькаютъ передъ глазами важныя лица отжившихъ вельможъ и барынь; они безмятежно-покойны, потому что эти люди не бжали изъ своей среды; хотлось бы старушк жить съ начала, поступать иначе… Не думай, моя бдная старушка! Невозвратимо прошлое, да если бы оно и возвратилось, то ты дйствовала бы попрежнему, потому что иначе дйствовать могутъ только другіе люди. Ты даже и придумать не можешь, каковы должны быть лучшія дйствія… Но вотъ раздается стукъ подкатившаго экипажа. Старушка вздрогнула и сла. Въ комнату вошелъ дядя.

— Пьеръ!

— Здравствуйте, maman. Я думалъ, что вы больны, когда получилъ письмо. Оно встревожило и Като, она напрашивалась хать со мною.

— Хорошо сдлалъ, что не взялъ ее; мн надо говорить съ однимъ тобою.

— О чемъ? Разв у васъ могутъ быть дла? — спросилъ, улыбаясь, дядя и сталъ усаживаться въ кресло, выбирая удобное положеніе.

У него была чисто дтская привычка угнздиться какъ-нибудь половче.

— Когда ты думаешь жениться, Пьеръ?

У бабушки въ ожиданіи отвта захватило дыханіе.

— Только объ этомъ вы хотли поговорить со мною?

— Только объ этомъ.

— Не стоило писать. Я о женитьб еще и но думаю.

— Надо, Пьеръ, подумать. Твоя роль очень незавидна: ты живешь на счетъ женщины и не можешь не краснть за свои отношенія къ ней.

— Свадьба, maman, ничего не поправитъ; я и тогда не буду жить на счетъ мужчины, — пошло и не во-время сострилъ дядя, поигрывая связкою ключей, взятою, со стола.

— Но тогда ты будешь жить на счетъ жены. Вдь страшно вымолвить: ты теперь на содержаніи! — съ горечью произнесла бабушка это язвившее ея сердце слово. — Я вся дрожу, когда меня спрашиваютъ о моемъ сын, о времени его свадьбы.