Наступали рождественскіе праздничные дни. Розенкампфъ совсмъ пріунылъ, даже браниться пересталъ.

— Не могу я ходить къ моей благодтельниц,- говорилъ онъ намъ:- я тамъ опять становлюсь злющимъ. Не честное негодованіе, а какая-то рабская злость пробуждается во мн въ этомъ дом. Я совсмъ испорчусь, а между тмъ, у меня нтъ другого угла.

— Проведи праздники у меня, — сказалъ я:- мои родители добрые и хорошіе люди; они не откажутся принять тебя.

— Знаю, голубчикъ, что не откажутся. Я ихъ очень люблю и радъ бы побыть у тебя на праздникахъ; но благодтельница не согласится на это.

— Нельзя ли какъ-нибудь устроить дло? — молвилъ Калининъ.

— Не знаю, право, — задумчиво отвчалъ Розенкампфъ. — Подумайте за меня, я самъ ничего не въ состояніи выдумать, поглуплъ совсмъ.

Мы помолчали.

— Поклонись-ка въ поясъ Носовичу, — произнесъ Калининъ. — Авось его умная голова что-нибудь выдумаетъ.

Розенкампфъ обрадовался совту и на другой же день пошелъ къ Носовичу на квартиру. Носовичъ принялъ его съ обычною ласковостью, внимательно выслушалъ его откровенный разсказъ, и сказалъ, что подумаетъ о дл. Дня черезъ три онъ пришелъ въ классъ и сказалъ Розенкампфу, что имъ нужно поговорить, взялъ его подъ руку и пошелъ съ нимъ ходить по коридору

— Я обдлалъ ваше дло, — объявилъ Носовичъ по выход въ коридоръ. — Вы совершенно свободны,

— Какъ?.. Свободенъ?..

У Розенкампфа духъ занялся, и сотни мыслей вдругъ промелькнули въ его голов: свобода, безпомощность, неимнье угла, новая жизнь — все это смшалось въ какой-то хаосъ.

— Я узналъ сначала, — продолжалъ Носовичъ:- что за васъ заплачены деньги въ школу за два слдующіе года. Потомъ похалъ къ вашей благодтельниц и объяснился съ нею. Объясненіе было горячо, не весело… Она высказалась вполн. Мн удалось уговорить ее оставить васъ въ поко. Она согласна, даже рада этому…

Лицо слушателя передернулось отъ чувства ненависти, пробудившагося отъ этихъ словъ; Носовичъ это замтилъ.

— Не вините ее за нелюбовь къ вамъ, — продолжалъ онъ. — Васъ подкинули ей на другой день свадьбы; она обрадовалась вамъ, какъ игрушк, оставила васъ у себя; потомъ до нея дошли слухи, что вы сынъ ея мужа. Они разбили въ прахъ ея самыя святыя упованія, вру въ мужа, въ искренность его клятвъ. Въ ней пробудилась ненависть къ вамъ…

— Разв я виноватъ? — строптиво перервалъ Розенкампфъ.

— Не виноваты, но иначе не могло быть, она не нашего закала женщина. Ей это служитъ оправданіемъ. Она была несчастна не мене васъ. Но не будемъ толковать о прошломъ: передъ вами будущность, и надо подумать о ней. На ваше имя положены дв тысячи въ опекунскій совтъ. По выход изъ школы вы не будете нищимъ. До тхъ же поръ по праздникамъ вы будете ходить ко мн, или, если, какъ вы говорили, васъ будутъ брать Рудые, то къ нимъ. Это одной то же. На вашу одежду у меня найдутся деньги, о ней нечего заботиться.

— Благодарю васъ, Николай Павлычъ, — отвчалъ Розенкампфъ, пожимая руку Носовича. — Но только одежда отъ васъ… Не лучше ли изъ тхъ двухъ тысячъ?..

— Нтъ, батюшка, ужъ это вовсе не лучше. Во-первыхъ, ихъ по завщанію нельзя тратить до вашего выхода изъ школы, а во-вторыхъ, он пригодятся и въ будущемъ. Я понимаю, что васъ стсняетъ то, будто я буду вашимъ благодтелемъ. Нтъ-съ, ужъ это зачмъ же? Я благодтельствовать такому здоровому парню не намренъ. Вы можете записывать мои расходы на васъ и потомъ постепенно выплачивать мн долгъ, когда поступите на службу. Если я умру, не доживъ до этого, времени, то вы будете должны не мн, а какому-нибудь молодому человку, котораго вы будете знать за истиннаго бдняка, и поможете ему отъ моего имени. Тутъ будутъ разомъ сдланы два честныя дла: вы уплатите деньги, взятыя безъ всякаго письменнаго документа, и поможете собрату, не заставляя его благодарить васъ. Будьте уврены, что я не дамъ вамъ милостыни: я слишкомъ много ожидаю отъ вашей будущности и уважаю васъ… Ну, разумется, и не насчитаю я на васъ слишкомъ много лишнихъ денегъ, будьте насчетъ этого безъ сумлнія, — уже шутя добавилъ Носовичъ.

Розенкампфъ не могъ его благодарить: онъ всегда стыдился слезъ, называя ихъ бабьими причудами и телячьими нжностями, а теперь, если бы онъ заговорилъ, то расплакался бы непремнно. Носовичъ заглянулъ ему въ лицо и молча крпко пожалъ его руку.

— Теперь мы друзья? — спросилъ онъ.

— Да, да, Николай Павлычъ, я весь вашъ, весь вашъ! — прошепталъ дрожащимъ голосомъ Розенкампфъ и поспшно убжалъ отъ новаго друга.

Гд-то въ углу школы въ этотъ вечеръ рыдалъ и молился Розенкампфъ…

Розенкампфъ провелъ праздники у меня. Почти каждый вечеръ приходилъ къ намъ Калининъ, иногда зазжалъ и Воротницынъ. Однажды мы предавались разнымъ школьнымъ воспоминаніямъ, толковали о томъ, какъ трудно было каждому изъ насъ начало ученья, и договорились до того, что у всхъ явилась мысль облегчить ученіе маленькимъ школьникамъ. Для исполненія этой мысли намъ стоило только ршиться посвятить нсколько свободныхъ часовъ для занятій съ дтьми. Разумется, мы поспшили объявить о своемъ план Носовичу. Онъ очень обрадовался.