Въ ноябр я переслъ на мсто Розенкампфа, сдлался primus, первый ученикъ въ класс. Повышеніе заставило меня еще боле возмечтать о себ; я былъ генералъ отъ третьяго класса, смотрлъ въ немъ за порядкомъ, записывалъ на черную доску непокорныхъ шалуновъ. Раздолье!

Однажды я сидлъ рядомъ съ Розенкампфомъ; онъ былъ не въ дух, что случалось съ нимъ весьма, часто; мн понадобился классный журналъ, а встать было лнь.

— Коля, принеси мн журналъ, — сказалъ я Розенкампфу.

— Возьми самъ, — отвчалъ онъ.

— Разв теб трудно принести?

— Не трудно, но вдь это пустая прихоть.

— А если я тебя прошу ее исполнить?

— Что съ тобой, Саша?

— Ничего! но ты отвчай на мой вопросъ: если я тебя прошу исполнить мою прихоть? — я очень важно длалъ удареніе на словахъ я и моя, точно человкъ съ характеромъ.

— Такъ я ее не исполню, потому что я не лакей, и не желаю исполнять прихоти господина.

— Мужицкія понятія о дружб! Я начинаю подозрвать, что ты мужикъ.

Я всталъ, взялъ журналъ и, не обращая вниманія на лицо друга, слъ на свое мсто. Много заботиться о послдствіяхъ этой пустой сцены было нечего. Подобныя сцены происходили у насъ и происходятъ во всхъ россійскихъ и другихъ училищахъ по десяти разъ въ день; он свидтельствуютъ о низкой степени умственнаго развитія дтей и подаютъ великія надежды на то, что изъ этихъ дтей выйдутъ мелко-обидчивыя и безпутно-настойчивыя личности, о которыхъ разсказывается народомъ мткая сказка; въ ней мужъ заставляетъ жену сказать: «слава Богу, мужъ лапоть сплелъ», а жена не хочетъ этого сказать, и вслдствіе того начинается ссора, оканчивающаяся очень грустно. Сказка смшна, но не весело сойтись въ жизни съ такими мужьями и съ такими женами, а много ихъ выходить изъ нашихъ школъ.

Окончились утреннія занятія; я ждалъ, когда подойдетъ Коля мириться со мною, но Коля не подходилъ. Пришлось мн одному ходить по двору. Многіе товарищи успли это замтить. Ко мн подбжалъ Онуфріевъ, вчный врагъ Розенкампфа, и спросилъ меня:

— А гд же Розенкампфъ?

— Разв я нянька Розенкампфа? — сказалъ я.

— Вы, врно, съ нимъ поссорились? — допрашивалъ Онуфріевъ.

— Да, поссорился, — отвчалъ я и поспшилъ уйти отъ нелюбимаго одноклассника.

Это было въ пятницу; въ субботу уже весь классъ зналъ о нашей ссор. Насъ такъ привыкли видть вмст въ теченіе нсколькихъ лтъ, что теперь всмъ казался страннымъ этогь разрывъ. Торжествующимъ былъ я. Розенкампфа вс ругали за его неуступчивость и насмшки. Я имлъ глупость и подлость слушать, какъ ругали моего любимаго друга; я даже самъ пожималъ плечами и говорилъ: точно, съ нимъ трудно ладить! Между тмъ этотъ человкъ, съ которымъ было трудно ладить, былъ для меня единственнымъ дорогимъ существомъ въ школ, и я желалъ только примиренія съ нимъ. Почему же я игралъ эту грустную роль? Потому же, любезный читатель, почему играли ее многіе изъ вашихъ знакомыхъ, почему, можетъ-быть, будутъ играть ее и ихъ дти. Виноваты тутъ дурное воспитаніе, отсутствіе честнаго взгляда на отношенія къ людямъ, втреное желаніе порисоваться, привычка говорить первое попавшееся на языкъ слово. Кто изъ насъ не слушалъ, какъ безъ причины бранили при немъ друзей, и не считалъ безчестнымъ молчать или поддакивать? а потомъ самъ удивился, если друзья отворачивались и сторонились отъ него?

— За что? — спрашивалъ онъ себя.

— Другомъ не умешь быть, — отвчалъ слишкомъ поздно проснувшійся разсудокъ.

Прошло дней пять, а Розенкампфъ не приходилъ ко мн съ предложеніемъ помириться; я не могъ впередъ протянуть ему руку, отъ этого простого поступка удерживало меня, чувство мелочного самолюбія, которое длаетъ не только дтей, но даже неглупыхъ людей пошлыми глупцами и вызываетъ множество самыхъ комическихъ, продолжительныхъ ссоръ, возникшихъ изъ пустяковъ. Мн было до того тяжело и скучно безъ друга, что это чувство отражалось на моемъ лиц, и его замтили многіе товарищи.

— Охота вамъ скучать объ этомъ подкидыш! — сказалъ мн разъ Онуфріевъ, юлившій передо мною, какъ бсъ, во все время ссоры.

— О какомъ подкидыш? — спросилъ я въ недоумніи.

— Да о Розенкампф; вдь онъ не родной сынъ покойнаго генерала; генералу подкинули его на другой день свадьбы.

— Свинья! — оборвалъ я Онуфріева и повернулся къ нему спиною.

— За что обругалъ тебя Рудый? — разспрашивали мальчишки, слышавшіе мое восклицаніе.

— За то, что я ему сказалъ правду, что Розенкампфъ подкидышъ, — отвчалъ Онуфріевъ.

Онъ былъ окончательно испорченъ грязью мщанской жизни.

— Какой подкидышъ?

— Да такой, какіе бываютъ подкидыши; сынъ какой-нибудь…

Онуфріевъ нагло произнесъ то названіе падшей женщины, которое рдко произносится и большими.

— Я давно зналъ это, да говорить не хотлось, а теперь къ слову пришлось. А Рудый туда же — ругается, забылъ, врно, что самъ лакейскій сынъ…

И вотъ началась въ нашемъ класс одна изъ гнусныхъ исторій разбирательства званій нашихъ отцовъ, высказалось первое проявленіе страсти къ сплетн, и облетла сплетни весь классъ; кто выслушалъ ее да плюнулъ чуть не въ лицо сплетнику, а кто и задумался надъ нею. какъ надъ чмъ-то важнымъ и лично до него касающимся. Услыхалъ и Розенкампфъ горькій упрекъ за свое происхожденіе, и сильно кольнулъ онъ несчастнаго мальчика, старавшагося столько лтъ казаться законнымъ сыномъ генерала. Я тоже упалъ съ высоты своего величія и отрезвился. Первымъ моимъ дломъ было подойти и объясниться со старымъ другомъ и попросить у него извиненія.

— Коля, перестань дуться, — нжно сказалъ я ему:- помиримся, пожалуйста.

— Оставьте меня! Вы мн мшаете учиться.

— Ради Бога, Коля! извини меня, я ни въ чемъ не виноватъ, говорилъ я, волнуясь.

Я уже вполн ясно понималъ всю гадость происходившаго вокругъ меня.

— Вы ни въ чемъ не виноваты, вотъ эти мерзавцы виноваты! — произнесъ Розенкампфъ, указывая на сидвшихъ въ класс учениковъ, и изъ его глазъ закапали крупныя слезы. — Но подите отъ меня прочь и никогда не подходите ко мн; я васъ такъ же не люблю, какъ и ихъ, слышите вы? Я никого не люблю!

Онъ зарыдалъ и поспшно ушелъ изъ класса.

Читатель въ своемъ мст узнаетъ грустную исторію Розенкампфа.

Я слъ на свое мсто, моя голова находилась въ состояніи опьяннія. Кое-какъ прошло время до двнадцати часовъ, наконецъ, послышался звонъ колокольчика. Вс школьники побжали на дворъ, начались веселыя дтскія игры, полетли комки снгу, раздались шумъ и смхъ, закипла молодая жизнь. Хорошо, если бы вс дти ловили эти мгновенья, и не было бы ни у одного ребенка ни горя, ни наказанія, ни желанія заводить не дтскіе дрязги, ни стремленія обижать своихъ собратовъ. Къ сожалнію, и то, и другое, и третье было въ нашихъ дтяхъ.