Извстно что ничто такъ скоро и коротко не сближаетъ молодежь какъ любительскіе спектакли. Короткости между нашими актерами содйствовало еще и это ихъ совмстное житье въ Сицкомъ, въ богатомъ, привольномъ дом, гд каждому предоставлялось брать на свою долю настолько удовольствія, насколько хватало у него на это силъ и желанія. Княгиня Аглая, въ подражаніе своимъ англійскимъ образцамъ, предоставляла гостямъ своимъ полную свободу:- они цлымъ обществомъ, дамы и мужчины, катались верхами, удили рыбу, здили по вечерамъ въ дальнія прогулки, въ которыхъ не всегда принималъ участіе князь Ларіонъ, а сама хозяйка никогда. Лнивая и отяжелвшая, она почти не выходила изъ своего будуара, гд съ утра до вечера пила чай въ компаніи неизбжнаго Зяблина, и куда, разумется, никому не приходила охота идти ее тревожить. Только по утрамъ Лина являлась съ «bonjour, maman», цловала ей ручку, — и почти тотчасъ-же уходила. Мать почти никогда не говорила съ ней, не потому чтобы имла какія-нибудь причины недовольства ею, а просто потому что не находила предметовъ разговора съ дочерью. — «Elle est trop s'erieuse, повряла она „бриганту“, вздыхая и томно улыбаясь, — elle n'а pas d'enjouement dans le caract`ere comme moi!»… Потомъ приходилъ князекъ, сынъ ея, разодтый какъ на картинк, съ mister Knocks'омъ, который ни на какомъ, кром англійскаго, язык не говорилъ, и котораго она, и съ воспитанникомъ его, отпускала также очень скоро, потому что никакъ не могла сказать ему того что хотла, — да Ольга Елпидифоровна по нскольку разъ въ день забгала къ ней подъ разными предлогами, тша ее своими жантильесами. Смышленная барышня, отчаявшись вернуть себ расположеніе князя Ларіона, — онъ вовсе пересталъ даже говорить съ нею, — заискивала и юлила теперь передъ княгиней боле чмъ когда-нибудь… Въ тоже время она всячески набивалась въ наперсницы къ «другу своему, Лин», и хотя это ей очень мало удавалось, — княжна, какъ она ни билась, не длала ей никакихъ конфидансовъ, — она сама отъ себя, изъ злости къ «противному старикашк», употребляла всякія усилія и средства чтобы «сближать» Лину съ Гундуровымъ: старалась находить случаи когда бъ они могли быть подоле вмст, искусно отводила тхъ которые могли бы помшать ихъ бесд когда представлялись такіе случаи, распоряжалась такъ чтобъ нашему герою непремнно досталось мсто подл княжны на линейк, которая везла ихъ въ лсъ или на тоню, на Оку… Княжна, по видимому, не замчала этихъ услугъ, и даже большею частью не пользовалась тми «удобными» случаями, которые ловкая особа доставляла ей въ возможномъ изобиліи, — но не всегда-же она отъ нихъ уходила, не всегда-же находила силу избгать ихъ… Иногда, на лету, глаза ея встрчались съ глазами Сергя, съ глазами полными безконечной мольбы, — и безвластно шла она занять подл него мсто въ экипаж, и долго потомъ хали они молча, и не смя уже боле поднять глазъ другъ на друга. И что бы въ эти минуты могли они другъ другу сказать? За нихъ говорила вся эта молодая природа что цвла и пла вокругъ нихъ, окропленная живительною влагой, озаренная солнцемъ весны: широкая даль рчнаго разлива, сладкій шелестъ молодыхъ дубовъ, соловей урчавшій въ куст дикой малины, мимо котораго, когда на померкавшемъ неб загоралась первая звздочка, прозжали они на возвратномъ пути въ усадьбу…

Они хали такимъ образомъ однажды рядомъ, въ большомъ обществ. Сидвшій спиною къ нимъ по другой сторон линейки Духонинъ, вдохновленный красотою вечера, читалъ нмецкіе стихи сосдк своей, Надежд едоровн.

донеслось до слуха ихъ.

— Это изъ Гейне…. И прелестно! молвилъ Гундуровъ.

Духонинъ продолжалъ:

— Здсь… въ отечеств, лучше! проговорила вдругъ Лина какъ бы про себя, какъ бы отвчая на какой-то свой собственный, не выговоренный вопросъ.

У Гундурова забилось сердце — онъ вспомнилъ тотъ первый ихъ разговоръ, — это былъ теперь для него отвтъ на то, до чего еще безсознательно допытывался онъ тогда…

— Лучше, Елена Михайловна? повторилъ онъ, стараясь заглянуть ей въ лице;- лучше?…

Но она не отвчала его взгляду. Ея синіе, задумчивые глаза глядли впередъ на бдное селеніе, на которое они держали путь; хилыя очертанія его почернвшихъ соломенныхъ крышъ вырисовывались уже отчетливо изъ за пригорка въ багровыхъ лучахъ заката….

— Да, сказала она, не оборачиваясь, и откидывая вуаль, которую втеръ прижималъ къ ея лицу, — тамъ въ Германіи, въ Европ,- все такъ узко…. Покойный папа говорилъ: тамъ перегородки везд поставлены… А здсь… Здсь какимъ-то безбрежьемъ пахнетъ…

— У васъ удивительныя свои выраженія, княжна? вскликнулъ Гундуровъ.

Она опять улыбнулась, все также продолжая не глядть на него.

— Я знаю, я очень не хорошо говорю по русски; я совсмъ еще по писанному говорю… Но съ вами — голосъ ея чуточку дрогнулъ — я не могу говорить не по-русски…

— Вы удивительное существо, Елена Михайловна! съ юношескимъ восторгомъ заговорилъ Сергй;- вы, воспитанная на Запад, въ чужеземныхъ обычаяхъ и понятіяхъ, вы какимъ-то чуднымъ внутреннимъ чутьемъ проникаете въ самую глубь, въ самую суть предмета… Да, въ Россію надо врить! Тамъ все сказано, все отмряно, везд столбы и «перегородки» поставлены, и народы доживаютъ, задыхаясь, въ путахъ бездушной, тсной, матеріальной, переживающей себя цивилизаціи… Наше будущее «безбрежно» — какъ это вы прекрасно сказали! — какъ и наша природа. Намъ, славянскому міру, суждено сказать то послднее слово вчной правды и любви, на какое уже не способенъ духъ гордыни и себялюбія западнаго человчества…

— А пока, засмялся вдругъ Духонинъ, прислушивавшійся со своего мста къ ихъ разговору, — а пока, любезный другъ, соберемся мы сказать это слово, мы какъ оказывается, и самовара-то нашего выдумать не умли, и «народы» наши (онъ повелъ при этомъ рукою на жалкую деревушку мимо которой прозжали они) живутъ чуть-ли не безпомощне и плачевне чмъ это «западное человчество» въ пору каменнаго вка.

Гундуровъ досадливо обернулся къ нему:

— Не среди мраморныхъ палатъ царственнаго Рима, молвилъ онъ съ сіяющими глазами, — не мудрецами вровавшими въ его вчность найдена была та божественная истина что должна была спасти и обновить погибающій міръ: возглашена была она устами нищихъ рыбаковъ далекой страны, которую точно также за бдность ея и невжество презирали кичившіеся богатствомъ своимъ и культурою избранные счастливцы того вка!

Духонинъ нсколько опшилъ передъ этимъ неожиданнымъ, горячимъ доводомъ.

— «Блаженъ кто вруетъ, тепло ему на свт,» молвилъ онъ съ натянутою усмшкою.

Лина въ свою очередь обернулась къ нему.

— Въ этомъ, кажется, все и есть, промолвила она застнчиво.

— Въ чемъ это, княжна?

— Въ томъ… чтобъ врить.

Онъ засмялся и развелъ руками.

— Дйствительно, намъ только это и остается, потому что иначе я-бы могъ, въ pendant къ не очень смиренному, сказать кстати, пророчествованію друга моего Гундурова о нашемъ великомъ будущемъ, привести то, что говорятъ про насъ на этомъ «погибающемъ и изживающемъ,» по его мннію, Запад; «fruit pourri avant d'^etre m^ur».

— Да, я это слышала, тихо сказала Лина, между тмъ какъ Сергй опускалъ глаза чтобъ не выдать того чувства восторга и счастія которыми исполняло его ея видимое единомысліе съ нимъ;- но т которые это про насъ говорятъ теперь, вдь у нихъ было тоже свое прошлое, и не всегда хорошо было въ этомъ прошломъ, были войны, и раззореніе, и невжество, и рабство какъ у насъ. Но, сколько я знаю, ни одинъ изъ этихъ народовъ не отчаявался въ своемъ будущемъ, а шелъ впередъ, надясь и вря что со временемъ станетъ все лучше и лучше…