— Эко молодо, зелено! расхохотался ему вслдъ Свищовъ.

— И охота же вамъ! недовольнымъ тономъ промолвилъ Духонинъ.

— Ничего-съ, осторожне будетъ! Вдь туда же, о княжнахъ мечтаетъ!.. Довольно съ нея и этого педанта! кивнулъ онъ въ сторону Гундурова. — Эхъ, вотъ до кого бы добраться! неожиданно вырвалось у него…

Духонинъ съ удивленіемъ глянулъ на него изъ-подъ очковъ:

— А что онъ вамъ сдлалъ? спросилъ онъ.

— Ничего, нагло оскалилъ зубы тотъ, — а учинять пакость ближнему никогда не мшаетъ.

— Гм! промычалъ Духонинъ, всталъ и пошолъ къ кружку ликовавшихъ отъ анекдотовъ Чижевскаго пулярокъ.

— Ну, и убирайся! проговорилъ себ подъ носъ Свищовъ, продолжая наблюдать изъ своего угла за Гундуровымъ и княжной, и становясь все зле, по мр того какъ все очевидне длалось ему что она находитъ удовольствіе въ бесд съ нашимъ героемъ.

Свищовъ его ненавидлъ. За что? Между ними не было ничего общаго, нечего имъ было длить, не о чемъ соперничать. Но Свищовъ принадлежалъ къ числу тхъ безалаберныхъ Яго, которыхъ такъ много на Руси, онъ ненавидлъ людей здорово живешь, за то что есть у этихъ людей, и чего ему самому вовсе ненужно было, а слдовательно чему, казалось бы, онъ не имлъ никакой причины завидовать. Самъ онъ, напримръ, смахивалъ наружностью на короткошейнаго, грудастаго испанскаго быка, и очень гордился этимъ выраженіемъ силы въ своей наружности; но Гундуровъ былъ тонокъ, строенъ и нсколько щедушенъ съ виду, и Свищовъ его ненавидлъ за это. Гундуровъ готовился на каедру, а Свищовъ кром картъ и московскаго балета ни о чемъ знать не хотлъ, и за это ненавидлъ Гундурова… Въ настоящую минуту онъ несказанно злился на него за то что вотъ онъ бесдуетъ съ княжной Шастуновой и она слушаетъ его съ видимымъ вниманіемъ, а ему Свищову, никогда въ голову не приходило вступить съ нею въ бесду, и въ Сицкое-то онъ пріхалъ, привезенный Акулинымъ въ качеств любителя-актера, единственно потому, что былъ въ эту минуту безъ гроша и не на что было ему вернуться въ Москву…

Онъ отправился изливать свою жолчь предъ пріятелемъ своимъ Елпидифоромъ.

— Поглядите-ко, батенька, началъ было Свищовъ, какъ въ эту минуту подошла къ отцу бойкая барышня:

— Можете получить! коротко сказала она ему.

— Что? не понялъ сразу отяжелвшій посл обда исправникъ.

— Ступайте къ капитану!..

— Даетъ? Онъ радостно вскочилъ со стула.

— Еще бы смлъ не дать! отвчали приподнявшіяся плечи Ольги.

— Ахъ, ты моя разумница!.. Сейчасъ?…

— Идите, говорю вамъ…

Онъ поспшно заковылялъ на своихъ коротенькихъ ножкахъ. Она за нимъ…

— Ольга Елпидифоровна! остановилъ ее Свищовъ.

— Чего вамъ? спросила она его черезъ плечо: она его терпть не могла.

— Спектакль сей изволили видть? И онъ осторожно повелъ глазами но направленію княжны и Гундурова.

— Какой-же тутъ спектакль?

— Воркуютъ-то какъ! хихикнулъ онъ.

— А вамъ до этого что?

— А мн ничего; какъ другимъ, а мн даже пріятно, нагло посмивался Свищовъ, — даже поучительно: вотъ оно, значитъ, иностранное воспитаніе…

— А у васъ языкъ слишкомъ, длиненъ, отрзала ему на это Ольга; — Лина мой другъ, и вы не смйте!.. А то я разскажу княгин, что вы ея дочь браните, и васъ попросятъ отсюда вонъ… Можете къ вашему Волжинскому отправляться!..

Она повернула ему спину и ушла.

— А чортъ бы ихъ побралъ всхъ! ршилъ посл такой неудачи Свищовъ;- хоть бы съ кмъ-нибудь по маленькой въ пикетецъ сразиться…

Но замчаніе его не прошло мимо ушей смышленой особы. Она пристально, на ходу, воззрилась на забывавшаго весь міръ въ эту минуту Гундурова, на „друга своего Лину“, и довольная улыбка пробжала по ея губамъ:

— Вотъ оно чмъ тебя допечъ, противный старикашка! послала она мысленно по адрессу князя Ларіона.

А голосъ самого князя послышался въ это время въ дверяхъ гостиной.

— Господинъ Акулинъ? Елпидифоръ Павлычъ?

— Здсь! отвчалъ исправникъ, торопливо засовывая подъ мундиръ деньги, только что полученныя имъ отъ «капитанши.»

Князь Ларіонъ отдалъ ему написанное имъ къ графу письмо. Исправникъ тотчасъ же собрался хать и, откланявшись княгин, вышелъ изъ гостинной.

Свищовъ побжалъ за нимъ:

— Что, батенька, не задемъ ли по пути? подмигнулъ онъ ему, разумя усадьбу Волжинскаго, въ которой съ утра до вечера велась игра.

— Что вы, что вы! Толстый Елпидифоръ отмахнулся отъ него обими руками;- и васъ съ собою не возьму… отъ соблазна подальше! Тысячу дловъ, графъ, Полонія учить надо, а онъ съ чмъ подъхалъ!.. Сидите, сударикъ, здсь, да рольку проглядите, а я завтра сюда къ репетиціи… Ране полудня, полагаю, не начнется…

И онъ поспшно спустился съ лстницы.

— Вотъ поди-на! подумалъ Свищовъ, — хапуга вдь завзятый, а тоже себя артистомъ мнитъ… И артистъ, дйствительно, чортъ его возьми! злобно хихикнулъ онъ въ заключеніе.

За отъздомъ Акулина продолженіе репетиціи Гамлета, предполагавшееся въ тотъ же вечеръ, отложено было на завтра. Кром Вальковскаго, который, услыхавъ о такомъ ршеніи, воспылалъ негодованіемъ, и ушелъ со злости пить чай въ пустой театръ, захвативъ съ собою туда пріятеля своего, режиссера, никто изъ молодежи на это не ропталъ…