Бидди заплакала; потемнвшій садъ, дорожка и звзды, высыпавшія на небо, — все исчезло изъ моихъ глазъ.

— Ничего не открыли, Бидди?

— Ничего.

— Вы не знаете, что сталось съ Орликомъ? (Я убдилъ м-ра Джагерса, что ему не мсто въ дом миссъ Гавишамъ, и ему отказали).

— Мн кажется, судя по цвту его платья, что онъ работаетъ въ каменоломняхъ.

— Значитъ, вы его видали? Почему вы такъ пристально вглядываетесь въ это дерево на дорожк?

— Я его видла тамъ въ ту ночь, когда она умерла.

— И это было не въ послдній разъ, Бидди?

— Нтъ; я видла его тамъ, пока мы съ вами гуляли… Нтъ, не надо, — прибавила Бидди, удерживая меня за руку, такъ какъ я собирался бжать къ дереву, — вы знаете, что я не стану васъ обманывать; онъ былъ тутъ съ минуту назадъ, но теперь ушелъ.

Негодованіе вновь вспыхнуло во мн, когда я увидлъ, что этотъ человкъ все еще преслдуетъ ее, и я сталъ его бранить. Я сказалъ ей, что не пожалю денегъ и трудовъ, чтобы выжить его изъ околотка. Мало-по-малу она перевела разговоръ на другія, боле пріятныя воспоминанія и разсказывала мн о томъ, какъ Джо любитъ меня, какъ онъ никогда ни на что не жалуется, — она не сказала: на меня, — да въ этомъ и не было надобности; я зналъ, что она хотла сказать, — какъ онъ мужественно, молча и кротко исполняетъ свой долгъ.

— Въ самомъ дл, словъ не хватитъ, чтобы хвалить его, — сказалъ я:- и мы, Бидди, должны часто говорить объ этомъ, потому что я, конечно, часто буду прізжать сюда. Я не брошу бднаго Джо въ одиночеств.

Бидди ни слова не отвтила.

— Бидди, вы слышите меня?

— Да, м-ръ Пипъ.

— Не говоря уже про то, что вы зовете меня «м-ръ Пипъ», — что мн кажется очень нехорошимъ съ вашей стороны, Бидди, — но что вы хотите сказать своимъ молчаніемъ?

— Хочу этимъ сказать? — спросила Бидди, застнчиво.

— Бидди, — отвчалъ я, съ сознаніемъ своей добродтели. — я непремнно хочу знать, что вы хотите этимъ сказать?

— Этимъ сказать? — повторила Бидди.

— Что это вы повторяете мои слова, Бидди? — огрызнулся я:- вы прежде не длали этого.

— Не привыкла! — сказала Бидди. — О, м-ръ Пипъ! не привыкла!

Хорошо! я подумалъ, что надо заговорить о чемъ-нибудь другомъ. Обойдя молча садъ, я вернулся къ прежнему разговору.

— Бидди, — сказалъ я, — я замтилъ, что буду часто навщать Джо, и вы на это отвчали весьма замтнымъ молчаніемъ. Будьте такъ добры, Бидди, объяснить мн, почему вы промолчали?

— Хорошо. Совершенно ли вы уврены, если такъ, что вы дйствительно будете часто навщать его? — спросила Бидди, остановившись на узенькой дорожк и глядя на меня, при свт звздъ, ясными и честными глазами.

— О, Боже! — произнесъ я, какъ бы убдившись, что долженъ махнуть рукой на Бидди. — Это въ самомъ дл признакъ дурного характера! Пожалуйста, молчите, Бидди. Это возмутительно!

Этимъ нашъ разговоръ кончился.

Я долженъ былъ ухать рано поутру. Рано поутру я вышелъ изъ дому и подошелъ, незамтно, къ одному изъ оконъ кузницы. Тамъ я стоялъ нсколько минутъ, глядя на Джо, бывшаго уже за работой: огонь горна освщалъ его мужественное, здоровое лицо и придавалъ ему нчто лучезарное, точно на него проливало свои лучи ясное солнце его будущей жизни.

— Прощай, дорогой Джо. — Нтъ, не вытирай руку, ради Бога, дай мн ее какъ есть въ саж!.. Я скоро вернусь и буду прізжать часто.

— Для меня самое скорое не будетъ скоро, сэръ, — отвчалъ Джо:- и самое частое никогда не слишкомъ часто, Пипъ!

Бидди ждала меня у дверей кухни, съ кружкой парного молока и кускомъ хлба.

— Бидди, — сказалъ я, подавая ей руку на прощанье, я не сержусь, но я огорченъ.

— Нтъ, не огорчайтесь, — просила она горячо, — пусть я буду огорчена, если была не права.

Туманъ еще носился надъ землею, когда я пустился въ путь. Но уже значительно прояснило. Туманъ открылъ передо мною — какъ я это подозрваю — будущее и то, что я больше не вернусь назадъ, и что Бидди была вполн права; вотъ все, что я могу сказать: она не ошиблась.

Гербертъ и я вели себя все хуже и хуже въ томъ смысл, что все боле и боле запутывались въ долгахъ, устраивая свои дла, округляя цыфры и совершая тому подобные похвальные поступки. А время шло себ да шло, какъ это всегда бываетъ; и я дожилъ до совершеннолтія, — какъ и предсказывалъ Гербертъ, — прежде, чмъ усплъ опомниться.

Самъ Гербертъ сталъ совершеннолтнимъ восемью мсяцами раньше меня. Такъ какъ совершеннолтіе ничего не принесло ему съ собою, то это событіе и не произвело сильнаго впечатлнія въ гостиниц Барнарда. Но мы ждали, когда мн стукнетъ двадцать одинъ годъ, связывая съ этимъ много надеждъ и разоблаченій: мы оба думали, что мой опекунъ врядъ ли можетъ не сказать мн по этому случаю о томъ, что меня ожидаетъ.