Потом я вышел и забыл про вывеску. Но каждый день теперь она попадалась мне на глаза. И, не в состоянии будучи объяснить появление столь странной вывески в современной Москве, я начал строить всякие догадки и предположения.

И не мог ничего придумать другого: решил, что это старый, дореволюционный частный магазин. Частный магазин, который каким-то образом забыли ликвидировать... А что еще могло быть! Единственный частный магазин в Москве.

Чепуха, конечно... Но дальше этого фантазия моя не шла.

Ядолго еще ездил по этому маршруту и, замотанный, заваленный работой по горло, так и не удосужился слезть однажды с трамвая, посмотреть, что же там такое, почему Каландадзе открыл в Москве частную лавочку. Помню, несколько раз обещал себе встать пораньше, чтобы сойти на той остановке...

Может, я все-таки сделал бы это, но вскоре я оставил прежнюю работу и теперь по преимуществу пользовался троллейбусом и ездил другими маршрутами.

Япозабыл бы о необыкновенной и необъяснимой вывеске на домике по Лесной улице, но дочка моя, которая теперь учится в том лее районе, рассказала мне, как она однажды шла и увидела в окне все эти сладости — и урюк, и финики, и орехи фисташки, и инжир, и чернослив — все, что она так любит, и не утерпела, зашла. Зашла и даже растерялась. Она даже испугалась, в лавке никого нет, а сладости те — прямо в мешках, на полу стоят...

Странный дом.

Ятак бы ничего и не узнал, но неожиданно в один прекрасный день все разъяснилось. Перелистывая один школьный учебник, я прочел о большевистской нелегальной, подпольной типографии, в дни Пятого года устроенной в Москве — в лавке Каландадзе.

Значит, там музей сейчас!

ВЕРЕВОЧКА

Ястоял на палубе, на носу парохода. Дело было во второй половине дня. Через бурный и неширокий Керченский пролив мы плыли верных три часа. Не меньше.

Битком набитый пароход нас вез из Керчи на станцию Сенную.

Ятак-таки ни разу и не спустился вниз. Ястоял, опершись о борт, и смотрел в море, в воду, куда чаще всего и смотрят, когда стоят вот так, опершись о Порт.

Вдали уже вырисовывался болеющий на солнце городок-поселок. Он уместился весь в раковине круто изогнутой круглой бухты. Уже даже видна была его длинная, далеко уходящая в море эстакада.

День был чудный, и небо, и море... Всё в самом лучшем виде.

Тут-то вот, оберегая глаза от солнца и всматриваясь в нежно-зелёную, притененную внизу воду, я увидел этот корень. Он плавал в море, но плавал он не на поверхности, а в глубине. То есть как бы уже' потонул. Длинный, темноватый, намокший корень.

Волна, ударявшая о наш пароходик, немного этот корень поворачивала, переворачивала с боку на бок, и можно было видеть, что бока у него светлые, почти белые...

Яполагал, что это канат или даже просто кусок веревки... И только подольше приглядясь, я признал этот невиннейший корень, а лучше сказать — водоросль... «Бодяга»—как мы в детстве называли эти прочные, как жгуты, такие выросшие в воде и пропитанные водой, быстро высыхающие на берегу растения.

Должно быть, мы все на нее уставились - все, кто был на палубе, разом увидели эту водоросль... Так ведь редко в прозрачной морской воде можно видеть что-нибудь еще, кроме самой поды — тяжелой, по-разному освещенной.

Что же это за корень такой?

И вдруг эта бодяга зашевелилась. Яспервоначалу думал, что мне показалось. Потому что она только еле-еле пошевелилась. Но затем вильнула еще раз и сделала еще несколько энергичных движений...

Нет уж, никакая это не бодяга и не водоросль. И уж тем более — не корень... Менее всего это было похоже на корень.

Ясчитал, я один только видел, как она зашевелилась. Но и другие стали показывать руками. Тогда-то она и стала уходить на дно, в глубину,— напоминая то ли спрута, то ли созвездие, или что-то еще более необыкновенное, нигде до того не встречавшееся.

Через двадцать минут мы подошли к пристани, к причалу. Скинули трап и стали сходить... Надо было думать о том, как нам сесть в поезд и добраться до Тамани.

Что это было: рыба, змея? Или что-нибудь еще?.. Так для меня и осталось невыясненным.

Возможно, я забыл бы об этом случае и никогда бы о нем не вспомнил, но вот на днях я был крайне удивлен, узнав, что у нас, в дельте Волги, в ее низовье, цветет лотос и водится фламинго...

Мало ли что может выплыть наверх из глубин моря.

КУЛИЧКИ

На землях Алтая, в степи, где теперь целина распахана, удивительно, как там много озер. Вот уж действительно край

озер, а не только чернозема.

Там есть, например, село, в котором сразу два озера, соленое и пресное. Одно соленое, другое пресное. Их только дорога разделяет, улица деревенская... То, которое пресное, оно зеленое, с водорослями, а соленое — белое, без всякой растительности.