Конец 1605 года был полон событий. Осенью в окружении большой охраны и лакеев был послан в Речь Посполитую дьяк Афанасий Власьев к королю Сигизмунду для получения согласия на брак Димитрия Ивановича с Мариной Мнишек. После отправки посла в Польшу к невесте, царь приказал отлить пушки, скупать пистолеты, готовить сабли и мечи, намереваясь в скором времени вступить в поход против Крымского ханства и Турции. Базой будущего похода стал Елец, куда свезли амуниции, припасы, провиант. Командованием войском государь поставил давно вернувшихся из опалы князей Шуйских, среди которых был его тайный враг Василий. Сторожевой полк в Коломне возглавил боярин Василий Голицын, а полк левой руки в Кашире – его брат князь Андрей Голицын.

Григорий сам лично проверял работу пушек и пистолетов, ежедневно присутствовал на обучении новобранцев, иной раз даже принимал с ними «бой по захвату крепостей». Его толкали, пинали, и если он падал, то кто-нибудь да наступал на него. Но не будучи царем по крови, Григорий спокойно терпел нападки, не обращая внимания на то, что после одного из таких учений ему в «поединке» разбили нос. Отплевываясь кровью, молодой человек отошел в сторону и зажал нос платком, который тут же стал красным. К нему на рослом коне подъехал Басманов и сказал:

– Негоже тебе, государь, находиться с этими смердами. Поехали обратно во дворец.

Григорий, все еще зажимая ноздри платком, сел на своего любимого Черныша и галопот поскакал в сторону кремлевского дворца, над которым уже возвышалась крыша его нового дома. Остановившись подле замерзшей реки, царь плотнее закутался в соболью шубу и сплюнул, весело гаркнув. Петр внимательно посмотрел на него, но ничего не ответил.

– Взгляни, Петя! – радостно воскликнул Григорий, указывая рукой в кожаной перчатке на новый дворец. – Скоро я переберусь туда и навсегда расстанусь с этим убогим домом.

– Ты имеешь ввиду старый дворец?

– Именно, ибо мой будет превосходить его в роскоши. Ты не знаешь, какая красота будет в моем новом доме! Жду не дождусь, когда приедет моя суженная панна Марина, ради которой я заложил еще один дворец рядом с моим.

Басманов и на этот раз промолчал, не желая портить настроение царю новостью о том, что казна наполовину пуста, деньги собираются тяжело, а еще предстоял въезд будущей царицы в Москву, на что будут потрачены большие суммы. Но своевольный, молодой царь ничего не желал знать: для него было важно лишь одно – собственное величие, пред которым падали бы на колени все остальные правители мира.

Приехав во дворец, царь приказал растопить баню и подать легкий ужин. Пока он в ожидании сидел в кабинете вместе с Басмановым, к нему ворвался испуганный стрелец, прикричавший с порога:

– Государь, мои люди только что поймали бродячего монаха, который говорил, что царь не истинный сын Грозного, но самозванец.

Григорий резко вскочил с кресла и, подступив в плотную к стрельцу, злобно прошептал:

– Где он?

– Мы схватили болтуна и хотели уже казнить, но монах проговорил, что знает тебя лично и будто бы вместе с тобой отправлялся в Литву.

Царь опустил голову и взглянул на изранцовые печи, словно они обладали каким-то гипнозом. Но на самом деле он просто обдумывал план, как быть, если нигде и никогда нет покоя? Только отшумели восставшие бояре, как следом за ними вот этот бродячий монах… Что же творится? Когда удасться отдохнуть?

– Я хочу его видеть. Где он? – ровным голосом спросил Григорий.

– В темнице, мой государь.

– Веди меня к нему.

Они спустились в глубокое подземелье под дворцом. Мрачный длинный коридор петлял под землей словно змея. Пахло сыростью и плесенью, в углах шуршали крысы. Слабый отблеск света факела не давал как следует разглядеть каменный туннель. Стрелец остановился подле металлической двери и тихо сказал:

– Он здесь.

– Отвори дверь и останься снаружи, я хочу побыть с ним наедине.

Царь ступил в душную каморку, пахнущую старым сеном и мочой. От удушливого запаха к горлу подступила тошнота, ему тут же захотелось вырвать и убежать, но он сдержал себя, и когда глаза немного привыкли к полумраку, он заметил в углу длинную сгорбленную фигуру в залатанном во многих местах плаще. Лицо монаха было скрыто под копной запутавшихся волос и бороды. Монах при виде вошедшего человека, от которого исходил аромат благовонных масел, сразу понял, что то был царь, однако он не поклонился и не сделал ни одного шага вперед. Вместо этого он продолжал наблюдать за молодым человеком, который сам первый подступил к нему и долго вглядывался в его лицо. Тут выражение лица Григория изменилось. Весь побледневший, он сжал рукой рот и проговорил:

– Ты ли это, Варлаам?

– Это я-то, а вот кто ты такой, мне бы хотелось узнать, – голос монаха дрожал, он едва скрывал смех.

– Как ты смеешь так говорить со мной? Я царь! – воскликнул Григорий и в гневе сдвинул брови к переносице.

Варлаам усмехнулся и ответил:

– Царь! Это для них, – он указал в сторону двери, – ты царь, я же помню тебя безродным юношей, сбежавшего вместе со мной из Чудова монастыря. И знаешь, как звали того юношу? Гриша Отрепьев. Или же ты позабыл свое настоящее имя?